Дмитрий Семакин - Сага о мятеже на «Баунти» и об острове Питкэрн. Том I

Как опытный капитан, Блай не мог не понимать, что очень скоро прекрасная экваториальная погода и попутный ветер закончатся, и на смену мнимой идиллии придет реальный кошмар субантарктических вод. Но расстраивать своих благодетелей ни к чему — командир «Баунти» искренне верит, что все будет хорошо. Авось пронесет, и «маленький корабль» с божьей помощью преодолеет самый серьезный экзамен — Мыс Горн.

Сейчас мы понимаем, что ни один из радужных прогнозов Блая не сбылся. Впрочем, не будем забегать вперед…

2 марта, после очередной проверки чистоты спальных мест и личной гигиены матросов, Блай зачитывает всей команде воинский устав и объявляет о новой перестановке. Отныне второй помощник штурмана Флетчер Кристиан повышается до лейтенантской должности и становится, по сути, первым помощником капитана.

Подавляющее большинство исследователей считает, что это кадровое решение командира «Баунти» оскорбило профессиональную честь штурмана Джона Фрайера и его первого помощника Уильяма Эльфинстоуна. Еще бы: явный любимчик Блая, молодой Флетчер Кристиан обошел обоих «морских волков» и стал правой рукой капитана. Пусть так; для нас важны два момента: насколько Блай тогда был недоволен работой Фрайера и Эльфинстоуна и насколько доверял своему юному другу. С которым плавал уже не в первый раз и кого уже повышал

в должности, будучи капитаном торгового судна «Британниа».

И еще: приближался Мыс Горн, и командиру «Баунти» нужен был рядом профессионал, на которого можно было положиться. Видимо, по мнению Блая, Флетчер Кристиан, в отличие от своих старших товарищей, подходил для этой роли, как никто иной на борту «Баунти».

Корабль шел мимо туманных берегов Патагонии, миля за милей продвигаясь на юго-запад. 10 марта судно входит в печально известные «бушующие сороковые» широты. Цитата из книги Блая от этого числа: «На следующий день мы видели большое количество китов огромного размера, у которых имелись два дыхательных отверстия на затылке…».

И следующая фраза: «По жалобе, сделанной мне штурманом, я счел необходимым наказать Мэттью Куинтала, одного из матросов, двумя дюжинами ударов за неповиновение и мятежное поведение».

А вот запись от 10 марта в первоисточнике — судовом журнале «Баунти»: «До сегодняшнего дня я надеялся, что наше путешествие пройдет без наказания кого бы то ни было, но выяснилось, что необходимо наказать Мэттью Куинтала 2 дюжинами ударов за дерзость и неповиновение…».

В обоих случаях формулировки странные. Звучит так, будто Блай сделал все возможное, чтобы не доводить до порки. Некоторые исследователи даже усматривают в интонации Блая тщательно скрываемое раздражение к штурману Фрайеру — дескать, не смог сам разобраться со строптивым матросом, нажаловался, вот и пришлось нарушить установку «никого не сечь».

Да, отношения командира и штурмана ухудшались с каждым днем. Но все же предположить, что Блай «уступил жалобам» Фрайера и приказал высечь Куинтала против своей воли, — трудно. Что имелось в виду под дерзостью и даже — внимание! — «мятежным поведением», мы, увы, никогда не узнаем. Чем задел опытного штурмана молодой матрос, за неделю до этого, кстати, отметивший свое 22-летие? Как конкретно выказал свое неповиновение? Отказался плясать? Оскорбил словесно? Не будем гадать. Сомнений нет (и вся последующая история «Баунти» это только подтверждает) — Куинтал наказание заслужил.

Этот злобный и агрессивный парень станет одним основных действующих лиц нашего повествования. Чуть больше года спустя он одним из первых присоединится к мятежу, в дальнейшем пройдет с Флетчером Кристианом до самого конца и через 11 лет погибнет жуткой смертью от рук своих бывших товарищей. И как знать, может быть одной из причин, толкнувших его на бунт, стал тот прохладный мартовский день у берегов Патагонии.

По существующему тогда морскому уставу наказание матросов происходило следующим образом. Обнаженного по пояс провинившегося крепко привязывали либо к вертикально поставленной деревянной решетке люка, либо к грот-мачте (на матросском жаргоне это называлось «поцелуй капитанской дочки»), и на сцене появлялась кошка.

Нет, никакого отношения к ласковому домашнему животному это орудие не имело. «Кошка о девяти хвостах» (cat-o-nine-tails) — так на моряцком языке именовалась легендарная плетка с девятью длинными окончаниями из воловьей кожи. На конце каждого «хвоста» — плотный узел, а то и железная гайка. Один удар — и на спине девять болезненных кровавых ран.