Борис Джурко - Концерт для врача с гитарой

Жить на берегу озера и ни от кого не зависеть, что могло быть заманчивее? Вот только добраться туда было не просто. Сначала надо было доехать на автобусе до хутора под грозным названием «Гражюте», потом пройти пару километров по лесу и ещё полтора по берегу озера.

– Конечно можно и так, – согласился с Феликсом Ивановичем «Басов». – Дорог в лесу много, куда-нибудь выйдете. На вашем месте, – сдвинул он кепку на брови, – я поехал бы туда на такси. Мой приятель таксист доставит вас к озеру.

Симпатизировавший социальному транспорту Мишка, его всемерно поддерживал. Нередко даже деньгами. Но на такси не ездил из принципа, даже если опаздывал на работу. Поэтому, услыхав о развозке рыбаков на такси по озёрам, он усмехнулся, приняв это за шутку, но «Басов» добавил:

– Он один у нас в городе.

Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь, а обнаружив на соседнем диване спящего Мишку, вспомнил про дождь и расстроился. Но лишь на мгновение! Потому что увидел в окне золотистые крыши домов и верхушки деревьев. И сами собой в моей памяти всплыли слова советского марша: «Утро красит нежным светом стены древнего кремля, просыпается с рассветом вся советская земля», под который я выбегал с мальчишками на залитый солнцем двор и бродил до вечера по праздничным улицам.

Сидя на скамейке у стоянки такси, мы любовались праздничными картинками утреннего Зарасая, пока солнце не скрылось за облаком, а картинки вновь стали будничными. Лишь на короткое время оживились они появлением Феликса Ивановича, протарахтевшего мимо нас на развалюхе времён второй мировой, которую почему-то он называл мотоциклом. Помахав нам рукой, он исчез в непроницаемом для гаишников облаке дыма, а мы, усевшись в такси, напряглись, вспоминая название хутора.

«Червяково, Ушицыно, Щукино», – перебирал я возможные варианты. «Симферополь, Ялта, Гурзуф», – вспоминал географию Мишка, а водитель уже вёз нас куда-то. Оказалось, Феликс Иванович обо всём с ним договорился заранее. Спустя полчаса мы стояли на берегу озера. После недолгих препираний по поводу дальнейшего маршрута мне удалось настоять на повороте налево.

Приятно идти вдоль берега озера, сознавая свою правоту. Особенно первые десять минут, когда не были тяжёлыми сумки, а трава густой и высокой. Войдя в небольшой бревенчатый дом, мы оказались перед тремя дверьми, за одной из которых скрывалась наша каморка, а за двумя другими – подсобка и две смежные комнаты, в которых проживала Аделька.

Дверь в подсобку была перекошена и поддалась Мишке не сразу. А вот вторая дверь открывалась легко, о чём мы узнали после того как Мишка влетел с разбега на ней во мрак дверного проёма. Не дождавшись воплей и грохота упавшего тела, я решил выйти во двор, чтобы взглянуть, что там с погодой, но разглядев в дверном проёме робкие лучики света, рискнул войти в комнату. Как эквилибрист по канату пробрался я к зашторенному паутиной окошку и, нагнувшись в надежде увидеть пейзаж, уткнулся во что-то твёрдое волосатое и увидел портрет. Точнее не портрет, а набросок ухмылявшейся Мишкиной рожи.

Рыбачили мы у противоположного берега. О том, чтобы рыбачить у своего не было речи. Мы садились в лодку и переплывали озеро молча. По мнению Мишки, у противоположного берега было больше заводей и лучше рыбалка. Хотя, на мой взгляд, происходило так потому, что чужой пирог всегда кажется слаще. К тому же рыбачь мы у своего, у нас не было бы повода покататься на лодке.

В общем, ничего удивительного не было в том, что и на третий день мы рыбачили у противоположного берега. День выдался ясным и тихим. Лишь изредка из-за нависших над озером елей доносился грохот катившихся по паркету гантелей, который запросто можно было принять за грозовые раскаты, если бы на небе появилось хоть облачко.

К полудню стих ветерок, стало жарко, и клёв прекратился. На уху нам хватало с избытком – на счету каждого из нас числилось по двенадцать окушков и плотвичек, но именно с этим Мишка смириться не мог. Сменив несколько мест, мы встали в заводи, окружённой с трёх сторон камышами. По мнению Мишки «здесь обязательно должно было что-нибудь клюнуть». И действительно, задремав, я пару раз клюнул, после чего признал своё поражение. Но «одолжения» оказались ему не нужны.

Солнце палило нещадно. Словно вырезанные изо льда на зеркальной поверхности заводи таяли белоснежные лилии, между ними скользили длинноногие насекомые и от гонявшейся за ними рыбёшки по воде расходились круги. Чтобы не заснуть и не добавить своих, я занялся их подсчётом, но на счёте четырнадцать сбился, затем на семи – мешали тяжёлые веки и монотонный шорох стрекоз.