Борис Джурко - Концерт для врача с гитарой

Тем временем Мишка, перешёл от теории к практике и, размахнувшись для «заброса блесны», сбил в воду портфель. Он его долго выхаживал, выносил сушить на балкон, натирал касторовым маслом, даже возил на консультацию в сапожную мастерскую, но портфель постарел, окривел и усох, бросил школу и уехал в деревню, где ходил на рыбалку с Мишкиным дедом.

С тех пор минуло четырнадцать лет. Мы стали врачами. Я занимаюсь наукой в НИИ, а Мишка работает хирургом в городской поликлинике, имеет своё мнение обо всём и спорит со всеми по любому вопросу. В особенности со мной. Взять, к примеру, наши споры об отпуске. О том, чтобы хоть раз провести его вместе, у нас сложилось единое мнение, а по вопросу, где его провести – уже два. Я не мог представить лето без Крыма, а он представлял это с лёгкостью и каждым летом уезжал в Зарасай на рыбалку. В конце концов, мы решили положиться во всём на судьбу. Кому, как ни ей было знать, что для нас лучше? И, бросив жребий, я поехал в Литву на рыбалку.

Ранним утром питерский автобус въехал в укрытый мглой город и, свернув на перекрёстке в бескрайнюю лужу, подплыл к «причалу» автовокзала. Даугавпилс находился в тридцати километрах севернее Зарасая и в пятистах южнее Петербурга. Но вопреки его географическому положению и заверениям Мишки о том, что в нём всегда теплее, чем в Питере, проливной дождь не казался приятным. Сойдя с автобуса, мы по щиколотку погрузились в сплошные потоки воды. Казалось, они уносят нас безвозвратно куда-то. И Мишку действительно унесло.

– Мишка-а! – позвал я его, но из-за шума дождя не расслышал свой голос. – Мишка! Ты где?! – крикнул я громче.

– На автовокзале, наверное, – ответил холщовый плащ с капюшоном. – Пойдём, провожу, – предложил он, подхватив меня под руку. – А я, старая кляча, на автобус опоздала, – обернулся он обыкновенной старушкой. – За соседку языком зацепилась.

– Не в Зарасай опоздали случайно? – поддержал я разговор.

– В Зарасай, в Зарасай. Там дом у меня.

– А когда следующий будет? – проникся я проблемой старушки.

– Дом? Ах, автобус… Так часа через два, не раньше.

– Мишка-а! – закричал снова я, и она меня отпустила.

– Не хочу тебя огорчать, – вышел он из дождя и, услыхав от старушки, что в её огороде затопило картошку, отвёл меня на железнодорожный вокзал, чтобы там дождаться автобуса.

Разместившись в кассовом зале на деревянной скамье, мы сменили мокрые куртки на толстые свитера, легкомысленно уложенные на дно наших сумок, и решили вздремнуть. Точнее, вздремнуть решил я, а Мишка просто заснул. И это на холодной скамье! Чтобы узнать, на что она тратит наше тепло, я заглянул под скамейку и обнаружил её прижатой к батарее парового отопления. А летом, как известно, они все ледяные. Тем паче чугунные. Попытки их разлучить не увенчались успехом. Зато Мишка проснулся и произнёс с раздражением: «Хватит дёргаться. Она к полу привинчена».

Ах, вот оно что. Он пережидает здесь дождь не впервые! А я удивлялся, увидев его на пакете с одеждой. Думал, уселся случайно. Коварный обманщик! Он знал, что ждёт его впереди. Но почему он смотрит вперёд с интересом? Будто увидел что-то впервые. Взглянув в ту же сторону, я ничего интересного не увидел: лишь пару скамеек да очередь в кассу. Впрочем, очередь была настолько мала, что не заметить её было сложно. А на холодной скамейке тем более!

Идея завершить поездку в Литву возвращением в Питер пришла в наши головы одновременно, и мы её почтили вставанием. Затем произошло нечто из ряда вон выходящее. Едва привстав со скамьи, мы оказались вдали от неё, будто вырезали кусок киноленты. Мишка с кошельком стоял в конце очереди, а я с досадой – у расписания поездов. Я смотрел на него и не мог оторваться. Как в школьной задачке предлагалось решить, в каком направлении мы поедем сегодня, если поезд в Питер отправится на двенадцать часов позднее автобуса в Зарасай? Ответ мы не знали, а задачу решить не могли. Даже списать было не у кого. И мы вернулись к скамейке.

– А ещё говорят… – хотел я процитировать Мишкино изречение, но лязгнув зубами от холода, едва не прикусил свой язык.

– Что? – спросил он равнодушно.

– …говорят, – процедил я беззлобно сквозь зубы, – что здесь всегда теплее, чем в Питере.

– Да? – изобразил он удивление.

– …а когда идёт дождь… – воспроизвёл я зубами дробь дождя за окном, – это очень прия-я-ятно.

И мы хохотнули, причём у Мишки это получилось неестественно громко. А потом была тишина. И дробь дождя за окном ей ничуть не мешала. Напротив, назойливым напоминанием о неминуемой осени она делала её угнетающей.