Роберт Баллантайн - Ледяной шторм

Было бы непростительно не внести в наш список повара, Давида Миззля. Это был коренастый и толстый мужчина, жирный, как любой из пудингов собственного его приготовления. Взглянув на него, вы сейчас же заподозрите его в том, что он съел половину приготовленной им свиньи, и его плутовской, трудно скрываемый смех, в котором принимали участие все части его лица, начиная от конца его широкого подбородка, до самой верхушки его плешивой головы, подтвердят ваше подозрение. Миззль лишился волос слишком преждевременно, так как он был совсем еще молод, и когда его спрашивали о причине, то он обыкновенно приписывал это тому обстоятельству, что он очень долгое время занимается поваренным искусством, так что излишний жар, которому он подвергался, сжег его волосы. Экипаж состоял из крепких молодых парней, большей частью более или менее привычных к китовой ловле, и нескольких гарпунщиков, широкоплечих силачей, если не великанов.

Начальником этих гарпунщиков был приземистый, коренастый и здоровый, лет тридцати пяти, мужчина, почти выросший на море среди занятий китовой ловлей в северных и южных морях. Никто не знает, какой стране принадлежит честь произведения его на свет, – да и сам он не знал об этом, хотя сохранял самые живые воспоминания о своем детстве, проведенном среди зеленых холмов, деревьев и ручейков. Он послан был в море с одним иностранным капитаном в таком возрасте, когда еще не мог узнать название своей родины. Позже он ушел с корабля и, таким образом, потерял всякую возможность узнать, кто он таков; впрочем, как он сам выражался, он не слишком-то интересовался этим; он знал только то, что он – «он сам», а этого для него было довольно. По незначительной особенности его произношения, как и по некоторым другим признакам, догадывались, что он, должно быть, ирландец, – предположение, которое он тем охотнее поддерживал, что чувствовал некоторую привязанность к сыновьям и особенно к дочерям Эмеральда Эйля, даже женился на одной из последних, ровно за полгода до отплытия на китовую ловлю.

Таков был «Дельфин» и его экипаж. Бойко несся корабль по волнам широкого Атлантического океана, не встречая ничего замечательного на своем пути, пока не приблизился к Гренландскому берегу.

В одно прекрасное утро, когда только заканчивался завтрак, корабль слегка покачнулся, как будто об него что-то ударилось.

– А! – воскликнул капитан Гай, допивая свою чашку шоколада, – удары начались.

– Перед носом лед, сэр! – сказал старший лейтенант, смотря в люк.

– Много? – спросил капитан, приподнявшись с места и снимая маленький телескоп с крючка, на котором он всегда висел.

– Не очень, сэр; только один поток; но вон там прямо пред нами блестит лед на всем протяжении горизонта.

– В какой стороне, мистер Больтон?

– К северо-северо-западу, сэр.

Еще не был кончен этот короткий разговор, как Фред Эллис и Том Синглетон вышли из каюты к остальной компании и встали на палубе, смотря вперед с величайшим любопытством. Оба они начитались рассказов о полярных морях и их природе; оба были хорошо знакомы, по крайней мере по названию, с плавучими ледяными полями, горами и холмами, но в действительности они еще ничего подобного не видели. Это впечатление глубоко врезалось в их молодую память, со всем, что было в нем романического и дикого, гиперборейского и полярного, блестящего и сверкающего, и светлого, и белого, в полном смысле слова – белого. Видеть на самом деле льдины, плывущие по соленому морю, было замечательнейшим событием в их жизни; наверное, впечатления первого дня среди льдов оставят после себя живые, глубокие следы, которые не изгладятся долго после того, как картины более поразительной природы исчезнут из их памяти.

Сначала вид, который представился их горящим от нетерпения глазам, не мог особенно удивить их. Попадались только изредка небольшие массы льда, плавающего в беспорядке в различных направлениях. Ветер дул непрерывный, но легкий, и казалось, что он совсем перестанет дуть. Но вот постепенно «блеск», замеченный прежде на горизонте (так как легкий газ всегда бывает приметен надо льдом этой так называемой покрытой снегом землей), превратился в длинную белую ледяную цепь, которая, казалось, все более и более росла по мере того, как корабль приближался к ней, и часа через два они очутились посреди груд, к счастью, разделенных между собой настолько, что корабль мог пройти по находящемуся между ними каналу чистой от льдин воды. Вслед за тем с безоблачного неба заблистало солнце во всем его величии, ветер успокоился и на океане воцарилась мертвая тишина.