Иван Ефремов: Последний марсель

В это время года всегда туманы, когда ветер с моря. К вечеру ветер меняется – дует из фиорда на запад – и сгоняет туман в море. Если мы успеем выйти сразу, вместе с туманом, успех обеспечен. Парусник идет бесшумно, и за ночь мы сможем отойти далеко от берега, в зону, где патрулируют английские суда. Перед вечером, в тумане, придут на судно рыбаки из поселка – поставят реи и привяжут паруса. Конечно, судно большое, морское, справиться нам с парусами будет очень трудно. Кроме того, и опасно – оснастка старая. Но другого выхода нет – провести нас в горы к партизанам они не берутся: нет умелого человека... А молодцы! Слово не расходится с делом: этой ночью, пока мы спали, они доставили сюда два бочонка с водой, соленой рыбы, ячменного хлеба. Вот люди! А проспали мы, оказывается, больше двенадцати часов, – закончил старпом. – Ну как? Я думаю, дело стоящее?

– Ясно, стоящее! – хором отозвались моряки.

– Да, – обратился Ильин к старику по-английски, – исчезновение большого судна немцы ведь заметят?

– Это наше дело, – ответил старик. – Целая ночь. Приведем старую большую шхуну и затопим здесь, чтобы мачты торчали.

Хозяин принес высушенную у печки одежду и котел с горячим кофе.

– Товарищ старпом, – вдруг сказал Курганов, – вы у него спросите, – кочегар кивнул на хозяина, – может быть, он с нами? Чего ему тут с немцами? Парень хороший.

Старик с насмешливым огоньком в глазах перевел вопрос старпома хозяину. Тот улыбнулся и быстро заговорил по-норвежски.

– Он говорит – нельзя, семья пропадет. Его брат отвез обе семьи – свою и его – в Рерос, там дядя в лесничестве работает. Зимой и он туда.

– Жаль, подходящий человек, – ответил кочегар. – Ну, фамилию его и адрес запишите, хорошо бы встретиться после войны... А куда это мы попали?

– Черт, не могу разобрать название поселка, они его так произносят... – смущенно сознался Ильин. – А район называется Лоппхавет, между большими островами Сере и Арне. Это значит, на северо-восток от Тромсе.

Моряки крепко жали руки норвежцам. Потом старпом, выполняя общее желание, написал на двух листках бумаги фамилии и адреса советских моряков и вручил их обоим норвежцам. Старик тщательно сложил записку и долго засовывал ее куда-то за кушак, бросив несколько отрывистых слов.

– Он говорит, что это нужно хорошо спрятать, – перевел старпом, – если увидят немцы, то смерть ему.

Норвежцы ушли. Моряки, возбужденные событиями, оживленно обсуждали дальнейший план действий.

– Что я говорил! – торжествовал Курганов.

– Погоди радоваться, – буркнул Титаренко. – Это, может быть, все липа, чтобы полегче нас взять...

– А ты не каркай, ворона! – с сердцем оборвал кочегар. – Не может фашистская сволочь всех людей испохабить. Есть еще люди... В себя веришь, а другие, думаешь, хуже тебя?

Растерявшийся от неожиданного красноречия кочегара рулевой замолчал. Ильин, приказав товарищам не появляться на палубе, решил осмотреть судно, а главное, состояние рулевого привода, и осторожно поднялся по скрипучим ступенькам наверх. Деревянный колпак, прикрывавший люк с носа, не давал возможности видеть море; зато фиорд был весь как на ладони.

Узкий язык почти черной воды вползал далеко внутрь обрывистых гор. Суровые, изборожденные трещинами утесы наступали на берега. Разбросанные вдоль берега домишки робко прижимались к подножию скал. Немного дальше, на каменной площадке, возвышалась странная постройка. Балюстрада из коротких столбиков поддерживала несколько чешуйчатых деревянных крыш, громоздившихся одна над другой. Казалось, что на один дом насажен другой, меньший, а на этом точно таким же способом сидел еще меньший, с четырехгранной крышей, оканчивающейся заостренной башенкой с высоким шпилем. Здание украшали железные флюгера в виде голов драконов с раскрытой пастью и высунутым тонким языком.

Удивленный странной архитектурой, Ильин долго всматривался, пока не различил небольшие кресты. По-видимому, это была старинная норвежская церковь. Дерево почернело от времени, и угловатая, устремленная вверх форма здания резко выделялась мрачно и угрожающе. Темные ели окружали церковь, а позади уже садились на горы белесые хмурые облака. Ильин ощутил вдруг печаль, исходившую от этой полной холодного покоя обители севера.

Прячась за борт, он вылез на палубу. Высота мачт ему, привыкшему к пароходам, вначале показалась несоразмерной. Фок-мачта имела поперечные реи и, следовательно, прямые паруса, бизань вооружена гиком и гафелем, судно было бригантиной. По обе стороны люка, только что покинутого Ильиным, стояли две лебедки для марса-фалов и брам-фалов. «Марсели разрезные, с лебедками – может быть, справимся», – отметил про себя старпом, торопясь припомнить свою парусную практику, которую когда-то проходил в мореходных классах. Сложные перекрещивания тросов, то взвивавшихся высоко и казавшихся тонкой паутинкой, то спадавших с мачты вниз – на борта, на палубу, на бушприт, на другую мачту, – казались совершенно непостижимыми. А ему, начальнику, предстояло управлять этим судном, командовать.