Владимир Гораль: Боцман и Паганель, или Тайна полярного острова

И тут произошло то, что потрясает меня по сию пору — реакция моего экипажа на внезапную внешнюю агрессию. Это произошло с совершенной автоматичностью и практически мгновенно. Матросы очередной вахты и вышедшие на подвахту в помощь для обработки улова матросы вахты свободной, вдруг примкнули по трое друг к другу, спиной к спине. Каждый из них занял оборонительную позицию. В руках моряков зловеще сверкнули острейшие шкерочные ножи, а у одного даже здоровенный тесак — головоруб.

Лица у наших ребят стали багровыми, страшными. Боцман Устиныч, мужчина пятидесяти шести лет среагировал так-же молниеносно. Он встал третьим к двум неукомплектованным матросам образовав тем самым третью оборонительную тройку. Положенный ему по штату мощный боцманский нож был переделан из охотничьего и по мистическому совпадению назывался — «Медведь».

Позднее остроумец Геша заявит, что всю заварушку затеяли только ради того, чтобы у боцмана появилась возможность вынуть и показать норвежцам своего Медведя. Тогда же в момент абордажа нашего корыта вооруженной до зубов лихой толпой викингов, никому смешно не было. К слову сказать, что из бывших в момент высадки норвежского десанта на палубе матросов, двое в «ЭПОХАЛЬНОЙ ОБОРОНЕ ЖУКОВСКА» (по выражению того же Геши) участия не принимали.

Ну во первых это ваш покорный слуга и… Геша. Я и Генка Эпельбаум стояли столбом. Это меня или Генку заменил в одной из матросских троек доблестный боцман Друзь. Самой остроумной позднее признали Генкину тираду о том, что группироваться по трое старинная русская национальная забава. (Гена Эпельбаум (Генрих Оскарович) был из поволжских немцев) Товарищи шутку оценили по достоинству и Гена наконец получил в лоб.

Сами ребята отнеслись к своему, как мне тогда виделось, (да и сейчас я не изменил своего мнения) доблестному трюку, как к вещи вполне естественной. Они уже лет пять держались вместе, одним матросским экипажем. Ходили только на малых промысловиках — траулерах и сейнерах. За кордон не рвались, поскольку полугодовые рейсы их не прельщали (на малышах рейс — месяц — полтора) Зарабатывали они отменно, всегда работали с удивительной сноровкой. За годы проведенные в северных морях, а это вечная болтанка, (хороший шторм просто качели сатаны) превратили их по сути в сработанную цирковую труппу эквилибристов, ведь они работали в море почти в любую погоду. не удивительно, что в минуты опасности действовали они с такой же быстротой и четкостью, что и в своей непростой работе. На мои душевные терзания по поводу собственного малодушия в роковую минуту, мне было сказано что это все равно, что зрителю в цирке терзаться невозможностью повторить немедленно трюки воздушного акробата. И если кто сыкло, так это Геша, поскольку он один из них.

Со мной же все в порядке, поскольку после всего, что мне выпало в первом рейсе кто нибудь другой бежал бы, причитая, от порта и кораблей в даль светлую. А потом только при одном виде и запахе рыбы поспешал бы поблевать в теплый мамин унитаз.

Однако вернемся к нашим норманам. Гоблины впоследствии оказались нормальными норвежскими дылдами, по мне так даже слишком дружелюбными и общительными для потомков варягов. Тогда же впечатления добродушия они не производили. Норвежцы в свою очередь таких устрашающих трюков с ножами от русских явно не ожидали. Стрелять естественно тоже никто не собирался. Когда планируют пострелять, не выскакивают с двух сторон друг против друга — не идиоты же они.

Норги, бравые вояки, мгновенно перехватили свои американские железки (по моему это были М16 А2) в обе руки параллельно палубе, прикрывая грудь и подбородок, при этом все как по команде выставили вперед правую ногу (хотя слегка в разнобой, не то что наши.) — диспозиция для рукопашного боя с отказавшим или разряженным оружием. В общем все как учили их в их варяжской учебке, дабы не посрамить славных предков — звероподобных дядек в рогатых шлемах.

В общем все могло кончиться плохо, поскольку не ведали эти сопливые викинги, как способны жонглировать ножами наши морячки, в полете разделывающие здоровенную рыбину, одним движением делая точный разрез брюшины, одновременно, начисто удаляя требуху.

«Вурьфур фан, луйтнант?» — рявкнул командирским рыком, все еще стоящий у фальшборта краснолицый великан. Тут же пред ним возник, отделившись от противоположной группы десантников, вояка в таком же пятнистом комбезе, что и его товарищи. Отличался он тем, что был по цыгански усат, наголову ниже их и еще как минимум вдвое старше. Из знаков различия имел он на синем кашемировом берете щеголеватую эмблему в виде золотистого якоря с норвежской короной в красном эмалевом поле. Такие же были и у других бойцов, но попроще — из штампованного металла. Его же цацка походила на стильную дамскую брошь. У всех береты по уставному были заправлены под левые наплечные шлейки, и лейтенант, (как стало уже ясно) метнувшись к командиру, успел ловко присобачить его на башку поверх пятнистого в темных разводах камуфляжа подшлемника.