Джеймс Купер: Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай

Поет один, — ему внимает лес;

Тебе же петь в сиянье ярком дня

И славить всю гармонию небес;

Но мудрецу в его паренье близко

И небо и очаг в лачуге низкой.

Вордсворт note 13 Note13 До 1517 года короли Испании титуловались не «величеством», а «высочеством».

Если вспомнить, к какому мудреному способу пришлось прибегнуть Хуану Арагонскому, чтобы уберечь своего сына от вездесущих и безжалостных слуг кастильского короля, то станет понятно, с каким нетерпением и страхом ожидали завершения этого рискованного предприятия в самом Вальядолиде. Однако пора представить читателю тех, кто с особым вниманием следил за приближением Фердинанда Арагонского и его спутников.

Хотя в те дни Вальядолид еще не достиг столь полного расцвета, как при Карле V note 14 Note14 Вордсворт Уильям (1770 — 1850) — английский поэт, современник Байрона. , превратившем его в свою столицу, это был город древний и по тем временам великолепный, с богатыми домами и роскошными дворцами. Перенесемся же мысленно в один из таких дворцов, едва ли не самый лучший. Здесь, в резиденции знатнейшего кастильского дворянина Хуана де Виверо, две особы, еще более взволнованные, чем путники, которых мы только что оставили, с нетерпением ожидали гонца из Дуэньяса.

Покои, куда мы вас приглашаем заглянуть, обставлены с суровой пышностью того века и вместе с тем носят отпечаток изящества и уюта, который женщины обычно придают любому отведенному для них помещению. В 1469 году Испания уже приближалась к завершению великой борьбы, продолжавшейся семь столетий, — борьбы христиан и мусульман за господство над Пиренейским полуостровом. Арабы долгое время владели югом Леона, и во дворцах Вальядолида оставалось немало следов их варварской роскоши. Высокий резной потолок описываемого нами покоя, правда, не мог соперничать с потолками мавританских дворцов, но и он явно говорил о том, что мавры здесь побывали; впрочем, и само название города, Вальядолид — искаженное «Велед — Алид», слово чисто арабского происхождения.

Сейчас в этом покое главной резиденции Хуана де Виверо в древнем городе Вальядолиде две женщины вели серьезный и, видимо, глубоко волновавший их разговор. Обе были юны, и каждая по-своему красива той красотой, которая покоряет везде и во все времена. Одна была поразительно хороша. Ей шел всего девятнадцатый год — возраст, когда женщина под щедрым солнцем Испании достигает полного расцвета, — и совершенством форм она не разочаровала бы даже самого придирчивого испанского поэта, привыкшего к прославленной красоте своих соотечественниц. Рука, ножка, грудь, каждая линия были исполнены женственной прелести, в то время как рост, для мужчины, может быть, и не высокий, был вполне достаточным, чтобы придать всему ее облику спокойную, царственную величавость. Со стороны трудно было решить сразу, что производило в ней большее впечатление: физическое совершенство или одухотворенность, светившаяся в каждой черточке ее красивого лица. Она родилась под солнцем Испании, однако длинный ряд ее предков королевской крови восходил к готским властителям. Это, а также многочисленные браки Дедов и прадедов с принцессами иных стран привело к тому, что в ней смешались северный блеск с южным очарованием, что, видимо, и соответствует идеалу женской красоты.

Наряд принцессы был прост, ибо мода того времени, к счастью, позволяла не скрадывать природные достоинства, и лишь ткани платья отличались богатством, подобающим ее высокому положению. На белоснежной груди принцессы сверкал бриллиантовый крестик на короткой жемчужной нитке, а на пальцах, скорее отягощая их, чем украшая, ибо такие руки не нуждались ни в каких украшениях, блестело несколько колец с драгоценными камнями. Такой была Изабелла Кастильская в дни своего девичьего гордого одиночества, когда она ожидала исхода событий, которые должны были решить не только ее судьбу, но и все будущее человечества вплоть до наших времен.

Ее собеседницей была Беатриса де Бобадилья, подруга детства и отрочества Изабеллы, оставшаяся ближайшей наперсницей королевы до самой ее смерти. Эта девушка была немного старше принцессы. Она представляла собой более ярко выраженный испанский тип, так как, хотя она тоже принадлежала к древнему и знатному роду, у ее семьи не было необходимости в столь частых браках с иностранными домами, как у ее царственной госпожи. У Беатрисы были темные волосы цвета воронова крыла и черные искрящиеся глаза, говорившие о душевной доброте и непреклонной решимости, отмеченной и оцененной историками того времени. Ее юная фигура, так же как у Изабеллы, казалась воплощением женственной грации, созревшей под щедрым солнцем Испании, только осанка была не столь величава да черты лица при всей их правильности менее совершенны. Короче говоря, природа наделила принцессу и ее знатную подругу изяществом, душевным величием и красотой именно с теми различиями, какие, по мнению людей, соответствовали их положению в обществе. Впрочем, если рассматривать их только как женщин, трудно сказать, кто из них в конечном счете был привлекательнее.