Джеймс Купер: Два адмирала

Приход Доттона к сигнальной мачте в такую раннюю пору имел известную цель: с рассеиванием тумана он обыкновенно внимательно обозревал море, чтобы узнать, нет ли где-нибудь поблизости судна, которое нуждается в его сигналах. По-видимому, он был не один в этом уединенном месте, потому что весьма часто обращался к кому-то с разговором, хотя кроме него никого не было видно. По направлению звуков легко можно было заключить, что тот, с кем он говорил, находился на вершине утеса, лежащего футах в ста.

— Помните морское правило, господин Вичекомб, — говорил Доттон с предосторожностью, — одну руку королю, другую себе! На этих утесах есть опасные места, и, право, можно ли моряку питать такую страсть к цветам, чтоб из-за какого-нибудь пучка подвергаться опасности сломать себе шею!

— Не бойтесь за меня, господин Доттон! — отвечал звучный мужественный голос, принадлежащий, по-видимому, юноше. — Мы, моряки, привыкли висеть в воздухе.

— При помощи хороших веревок, — заметил Доттон. — Правительство его величества только что произвело вас в офицеры, и вы обязаны беречь свою жизнь, которая может принести пользу отечеству.

— Совершенно справедливо, совершенно справедливо, господин Доттон, так справедливо, что я даже удивляюсь, к чему вы об этом мне напоминаете. Я много благодарен министерству его величества, и…

Говорящий, казалось, спускался ниже и ниже, потому что голос его с каждой минутой становился более и более неясным и, наконец, совершенно затих. В ту же минуту Доттон с беспокойством оглянулся, ибо ему послышалось, будто что-то тяжелое скатилось с утеса. Он хотел встать, но все члены его тряслись, и он, ощущая недостаток сил, чувствовал унижение, происходившее от сознания, что он сам был виновником своего расстройства. Вскоре около него послышался шорох, и взоры его остановились на родной дочери, Милдред, девятнадцатилетней девушке замечательной красоты.

— Я слышала, что вы кого-то звали, отец, — сказала она, глядя внимательно и беспокойно на своего отца, будто удивляясь, что он так рано успел уже подвергнуться своей обыкновенной слабости. — Что вам угодно?

— Бедный Вичекомб! — произнес Доттон. — Он взобрался на утес нарвать тебе букет цветов, и… я боюсь…

— Что с ним сделалось? — спросила Милдред дрожащим от ужаса голосом, меж тем как яркий румянец на ее лице сменился смертельной бледностью. — Нет, нет, он не мог упасть! ..

Доттон опустил голову, тяжело вздохнул и, казалось, начал мало-помалу приходить в себя. Он собирался уже встать, как услышал приближающийся топот, и вскоре за тем сэр Вичерли Вичекомб показался на своей спокойной лошадке, тихо приближаясь к сигнальной станции. Ничего не было обыкновеннее, как видеть баронета рано утром на утесах; но весьма редко случалось, чтоб он совершал это путешествие без провожатого. Лишь только Милдред увидела баронета, которого, казалось, знала весьма хорошо и с которым обращалась с доверчивостью признанной любимицы, как радостно воскликнула:

— Сэр Вичерли! О, какое счастье, что вы приехали! Но где же ваш Ричард?

— Доброе утро, милая Милли! — весело отвечал баронет. — Счастье или нет, а я здесь и, признаюсь тебе, мало чувствую удовольствия, слыша, что первый твой вопрос касается слуги, а не господина. Я послал Дика 1 за викарием. С тех пор как умер мой бедный брат, господин Ротергам делается для меня более и более необходимым.

— О, дорогой сэр Вичерли! .. Господин лейтенант… Вичерли Вичекомб… который был так опасно ранен… в выздоровлении которого все мы принимали такое участие…

— Да что с ним случилось, дитя мое?

— Там, там… утес! .. утес! — прибавила Милдред, лишаясь способности говорить.

Девушка с ужасом указывала на пропасть, и добродушный баронет начинал понимать, в чем дело; несколько слов Доттона пояснили ему окончательно случившееся. Он сошел с лошади с удивительной для его лет быстротой и начал советоваться о средствах к оказанию помощи. Между тем никто из них не решался взойти на край утеса, который возвышался почти перпендикулярно над самой оконечностью мыса и был страшен при одной мысли о пропасти, которая под ним находилась. Долго они стояли будто пораженные громом, наконец Доттон, как бы устыдясь своей слабости, решился подойти к краю утеса, чтобы узнать настоящее положение дела. Его решимость успокоила Милдред и возвратила ей присутствие духа, а вместе с тем и мужество.

Он мысленно представил себе все, что произошло с несчастным юношей.