Анатоль Имерманис - «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается

— Вот мы и одни, фрейлейн Нора! Иоганна я отправил на фронт…

Лишь сейчас Тайминь увидел Нору, свою Нору, отчаянно отбивавшуюся в углу комнаты от какого-то мужчины. Его лица Тайминю видно не было, но достаточно было заметить ненавистную черную форму, чтобы схватить увесистый дубовый стул и трахнуть им эсэсовца по блестящему затылку.

…То, что было после, Тайминю никогда не удавалось толком восстановить в памяти. Были поцелуи и слезы, были объятия, которым нависшая смертельная опасность придавала лишь остроту и неповторимость. И была неизбежность близкой разлуки.

На рассвете они попытались поговорить о серьезных вещах. И Тайминю стало ясно, что Нора, просидевшая все это время взаперти наедине со своей музыкой и мечтами о любимом, вряд ли могла быть полезна в решении его дальнейшей судьбы своими советами. Надо попытаться скрыть следы преступления и бежать. Бежать из Риги, где его появление пока никем не замечено. Ходят разговоры о том, что в лесах Латгалии действуют партизаны, но Тайминь моряк, и потому более подходящим ему казался путь в Швецию. Да и более легким — в худшем случае его ожидала смерть в морской пучине, а не пытки в застенках гестапо…

Минуло шесть дней. На волнах Балтики качается никем не управляемая моторка, украденная на курляндском побережье. Горючее давно кончилось. Обессилевший от голода и жажды человек уже не в состоянии дотянуться до румпеля. Да и что толку, если неведомо куда держать курс. Только вечером, когда огнедышащий диск солнца скатился наконец к горизонту, Тайминь подполз к борту, чтобы попытаться сориентироваться. Поднял голову и невдалеке увидел берег…

Тайминь высовывает голову в иллюминатор. Свежий утренний ветер ласкает его худощавое лицо, треплет светлые волосы. Охваченный воспоминаниями, он не обращает внимания на корабли, словно бы для парада выстроившиеся вдоль сверкающей дорожки от восходящего солнца.

Однако это необычное зрелище не на шутку беспокоит капитана теплохода Карла Акмена. Он помоложе тридцатилетнего Тайминя. Пышные черные усы не бог весть как идут к совсем еще мальчишескому лицу. Фуражка надета строго в соответствии с корабельными правилами, и середина козырька расположена точно на одной линии с прямым носом. Под ним топорщатся несколько пучков черных волос. Глядя в бинокль, капитан ворчит:

— Ни черта не пойму. Взгляните вы, Кирилл Андреич.

Несмотря на свои шестьдесят и седину, первый помощник капитана Дубов прям, будто стеньгу проглотил. Его ноги в лакированных туфлях, наверно, приросли к мостику. В зубах потухшая прямая трубка с шестигранным чубуком, из нагрудного кармана торчит вторая, точно такая же, про запас.

Дубов мастерски раскуривает на ветру почерневшую трубку и лишь после этого берет из рук капитана бинокль. Смотрит, недоуменно мотает головой, протирает линзы и еще раз подносит бинокль к глазам.

Через сильные стекла видны стоящие на якоре в открытом море суда. Над трубами едва курятся жидкие дымки. Вдали, за судами, из воды вздымаются утесы, образующие проход в устье реки. На обоих берегах подмигивают маяки.

— Как покупатели перед закрытым магазином, — говорит Дубов, возвращая капитану бинокль.

— Может, лоцманов ждут? — предполагает Акмен.

— Какого же лешего они не идут? — злится Дубов. — В море три часа выгадали, а теперь вся экономия насмарку.

— И груз у нас, как назло, скоропортящийся, — вздыхает Акмен.

Капитан еще раз глядит на стоящие на рейде суда, качает головой и отправляется в радиорубку. Пока радист устанавливает связь с портовыми властями Криспорта, Акмен, стараясь ничего не опрокинуть, нервно прохаживается по тесному помещению рубки. Наконец ответ получен. Карандаш в руке радиста быстро бегает по бумаге.

Капитан читает текст, комкает бумажку и выбрасывает в иллюминатор.

— Вызывайте еще раз! Мы не можем ждать. Объясните им, что в трюмах продовольствие! — приказывает капитан.

Капитан Акмен возвращается на мостик, сплевывает в сердцах. Считая, что этим все сказано, он устремляет угрюмый взгляд на близкий и в то же время недосягаемый берег.

— Какие новости? — спрашивает Дубов, хотя и сам может догадаться, каков будет ответ.

— Велят ждать. О причине молчат.

На палубе появляется Тайминь. Позади четыре часа утомительной вахты, но радость предстоящей встречи со старыми друзьями заставляет забыть усталость. Тогда в суровую военную пору Криспорт стал для него надежным убежищем, второй родиной, началом нового пути.