Анатоль Имерманис - «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается

Свадруп продолжал извергать потоки брани. Ругался он сочно, выразительно, с наслаждением, почти счастливый от возможности излить до конца давно накипавшую ненависть. Моряки угрюмо молчали. Они еще не очухались от внезапного налета механика.

Первым, собрав все свое мужество, подал голос тихоня Антон:

— Господин механик, дозвольте ему еще полежать…Я и один справлюсь, будете всем довольны.

— Не ваше дело! Если у человека хватает сил пьянствовать, хватит сил и работать… Ну, долго еще дожидаться?

— Ну да, пора и честь знать, — успокоительно сказал боцман. — Пока без сознания лежал, никто же тебя не подымал, это ты должен признать, Цепуритис. Не вечно же Антону за двоих тянуть.

— Сейчас вахта не Цепуритиса, — заметил Август.

— Не философствуй, Густ! — оттолкнул боцмана Галениек. — Старик больной, никуда он не пойдет, и кончен разговор! Малярия — не похмелье, которое можно вылечить бутылкой немецкого пива.

«Деликатный» намек угодил не в бровь, а в глаз. Свадруп взорвался и заорал так, как, наверно, не орал, бултыхаясь в Штеттинском канале.

— Черт побери, что тут еще за базар! — прогремел за дверью бас капитана Вилсона. — Выпьют на десять сантимов, а орут на десять латов. Вы на порядочном судне, разрази вас гром, а не на…

То, чему он противопоставлял порядочный корабль, было высказано уже по эту сторону двери. Взглянув на осекшегося на полуслове Свадрупа, на усмехающиеся лица моряков, полуодетого моториста, он сразу смекнул, в чем дело, и строго сказал:

— Господин Свадруп, вы мне нужны. А вы, черти полосатые, чтобы сию минуту все были по койкам! Понятно?

Отпирая дверь своей каюты, Алиса вздрогнула. Она совсем забыла о неизвестном. Как это могло произойти? Ведь он ни на минуту не выходил у нее из головы! Сперва она думала, надо ли рассказать о нем отцу. Затем — не английский ли он агент. И что случилось бы с судном, с отцом, со всеми, если бы гитлеровцы обнаружили постороннего человека в каком-то там «туннеле гребного вала», если бы она не спрятала его в своей каюте? Но разговор перешел на матримониальные темы, и неизвестный выпал из памяти Алисы. И вот он снова перед ней. Навалившись грудью на стол, он спал глубоким сном. Одна рука утомленно повисла, другая сжимала край стола.

Теперь Алисе все стало ясно — на какой-то миг он ускользнул из ее мыслей, но в подсознании оставался все время. Именно этот чужой загадочный человек в перепачканной одежде заставил ее искать отговорки и не дать согласия Парупу на немедленную свадьбу. Невольно она начала сравнивать их. А смог бы Илгмар Паруп без сантима в кармане отправиться за границу, сутками скрываться в темном туннеле, ворваться в чужую каюту и одним духом опорожнить графин воды? Алиса позавидовала жажде этого человека. Испытала ли она хоть раз в жизни такую жажду? Выйти замуж за Парупа означало бы раз и навсегда захлопнуть дверь в эту жизнь, знакомую Алисе только по книгам и школьным мечтам.

Неизвестный беспокойно заерзал. Голова его упала на книгу. Алиса приподняла ему голову, чтобы вытащить из-под нее томик. Волосы были в пыли, но под ее слоем пальцы ощутили мягкие пряди. «Даже мягче моих!» — удивленно подумала Алиса. Она открыла книжку и удивилась еще больше — это были стихи Верлена на французском языке. Томик был взят с полки; черные следы пальцев говорили о том, что незнакомец читал книгу.

Мужчина опять пошевелился, голова его отыскала новую точку опоры. Теперь лицо незнакомца повернулось кверху.

Алиса посмотрела на это лицо с темными тенями под глазами, глубокими страдальческими морщинами и выбежала из каюты. Тут же вернулась запереть дверь. Может, это и покажется подозрительным, но ключ она все-таки забрала с собой. Алиса готова была надавать себе пощечин. Только она способна на это, она, не испытавшая за всю свою жизнь настоящего голода! Если у человека там не было воды, то, наверно, и пищи тоже.

В кубрике уже спали. Один Цепуритис по-прежнему сидел на краю койки. Поставив ноги на табурет, подперев руками голову, он напряженно думал. Пытался понять, что произошло за эти пять дней, выпавших из его жизни, но так ни до чего и не додумался.

Расспросить товарищей? На судне любое пустячное происшествие пережевывают неделями. Лишь бы подвернулся повод позубоскалить. Небось и о его неудачном походе в туннель гребного вала скоро заговорят на всех латвийских пароходах и бог весть чего не приплетут заодно. Впредь надо будет действовать особенно осторожно, чтобы не усиливать подозрения.