Юрий Иванов - Острова на горизонте

— Это старое греческое судно, — рассказывал я. — Долгие-долгие годы пароход бороздил моря и океаны, но вот состарился, и хозяин продал его на металл. И потащили его на буксире на одну из судостроительных верфей Финляндии. Знали бы вы, ребята, как пароходу не хотелось быть разрезанным на простое железо! Как навсегда расстаться с океаном? Превратиться в гвозди и болты? Пароход упрямился, рыскал из стороны в сторону, словно пытался порвать трос, на котором его тянули. И вот поднялся шторм. Пароход трепало с такой силой, что испуганная команда перебралась на судно-буксировщик. Еще рывок, еще! И трос лопнул. Сильный ветер и волны понесли посудину к берегу. Удар. Скрежет… Пароход так плотно сел на камни, что теперь уж никакими силами его не стащишь…

— И он навсегда теперь останется тут! — воскликнула Маринка. — В море!

— Все верно, так оно и будет. Однако пойдемте дальше. Глядите, вот это помещение — салон. Тут стояло пианино, на переборках висели картины. Здесь пассажиры обедали, отдыхали, читали книги, разговаривали.

— Лампа керосиновая, — удивленно сказал Андрей и качнул лампу. Она была укреплена в особом устройстве, «кардане». Как бы ни кренилось судно во время качки, лампа всегда остается в одном положении. — Он такой старинный пароход, что тут были керосиновые лампы?

— Пароходу лет шестьдесят. Уж и не знаю, почему тут керосиновые лампы. Думаю, просто как украшение. Видишь, какие они красивые? Если надраить — заблестят, как золотые. Так вот. Это грузо-пассажирское судно. В каких только краях оно не было! И в Африке, и в Южной Америке, и в Австралии.

Мы ходили по пустым помещениям, выглядывали в распахнутые иллюминаторы. Кто-то снял один, и он стоял в углу, поблескивая толстым стеклом и бронзой. По трапам спустились в машинное отделение: двигатель, сложный переплет труб и трубок, вентиля, манометры. Мертвая машина еще пахла маслом и соляркой. Грустно было думать, что это громадное механическое сердце больше никогда не оживет, не забьется в горячем кожухе и не раскрутит гребной вал с винтом. Потом мы поднялись в ходовую рубку, и Андрей покрутил штурвал. Были тут разбросаны лоции и мореходные карты. Я поднял одну. Это была карта острова Мадагаскара. Наверно, пароход побывал и там.

Затем мы рассмотрели кормовые надстройки и отсек рулевой машины. К переборкам отсека были прикреплены запасные части, а в распахнутом трюме виднелся громадный якорь. Сколько десятков лет возили его в трюме? Так и не понадобился.

…А погода еще больше ухудшилась. Пошел мелкий дождь.

Волны с громом ударяли в левый борт судна, и стонущий гул разносился по всему пароходу. Завывал в надстройках ветер. Стало немножко жутко, как на кладбище. Пора было покидать это трагическое морское чудо, да и ребята уже устали.

То, что выброшено морем на берег, принадлежит любому. И мы забрали с собой иллюминатор и две керосиновые лампы. Пускай будут памятью о нашей удивительной находке.

Ветер, несколько сменив направление, дул теперь вдоль берега. Крутые серо-зеленые валы шли один за другим. Вот это да! Ящик прыгал в волнах, дергался на веревке.

Мы начали спускаться по трапу, который раскачивался под нашими ногами из стороны в сторону.

Вдвоем с Андреем, кое-как накренив и приподняв ящик, мы вылили из него воду, положили на дно иллюминатор, лампы и посадили Маринку. Испуганная, молчаливая, судорожно сжимая руками ворох одежды, Марина мужественно старалась улыбнуться: мол, ничего страшного!

Двинулись. Ящик быстро наполнялся водой. Я глянул на пароход: может, вернуться? Но что мы там будем делать? Выкинуть иллюминатор и лампы? Но так хочется привезти все это домой! Ведь надо преодолеть всего каких-то метров десять…

Дно уже не достаем. Какие волны! Они раскачивали ящик, заплескивались в него; с каждой минутой воды в нем становилось все больше. Я начал беспокоиться, уже ругал себя, корил за глупость, которую затеял. А берег приближался слишком медленно.

— Оде-ежда… — жалобно проговорила Маринка. — Мо-окнет.

Она приподнялась, ящик вдруг резко накренился, я попытался удержать, да не смог. Волна накатилась. Отчаянно вскрикнув, Маринка вывалилась из ящика. Я нырнул. Где она? Какой-то тощий белый лягушонок дергался в зеленоватой мутной воде. Ринулся к Маринке, схватил ее, вынырнул. Что-то выкрикивал Андрей, ящик перевернулся. Дрожа от страха и холода, Маринка вцепилась в шею, прильнула всем тельцем к моей спине, заработала ногами, помогая мне плыть.