А. Смирнов - Архангельскiе поморы

Разъ какъ-то, не то на шестой, не то на седьмой день, отправился онъ не вдоль острова, какъ обыкновенно, а поперекъ. Дорога была страшно трудная и опасная. Часто приходилось ему переползать черезъ высокiя почти отвѣсныя скалы; иногда попадались широкія расщелины, наполненным снѣгомъ, а не то и цѣлыя бездонныя пропасти, черезъ которыя не было никакой возможности перебраться.

Все пускалъ въ ходъ Антонъ: и ноги, и руки, и зубы подчасъ, а все-таки подвигался впередъ крайне медленно. Вдругъ до его слуха донесся какой-то грохотъ, похожій на ружейный выстрѣлъ — эхо отъ него такъ и разнеслось, раскатилось по горамъ.

— Да вѣдь это никакъ изъ ружья палятъ! — остановился Антонъ.

Онъ сталь жадно прислушиваться, но все было тихо попрежнему; даже и чайки умолкли, — потому время приближалось ужь къ вечеру.

— Изъ ружья, ей-ей, изъ руяжья! — рѣшилъ Антонъ. — Слава Богу, есть здѣсь живъ человѣкъ. — И онъ отправился дальше.

Но куда же ему было теперь идти? Онъ не замѣтилъ, съ которой стороны донесся выстрѣлъ, да и трудно, невозможно даже это замѣтить въ горахъ. Приходилось идти наудачу, на счастье. Онъ такъ и сдѣлалъ.

Долго шелъ онъ, или, вѣрнѣе сказать, ползъ, карабкаясь по крутымъ, почти отвѣснымъ скаламъ. Нерѣдко онъ забирался на самыя ихъ верхушки и жадно всматривался вдаль: не увидитъ ли гдѣ дыма или вообще какого-нибудь признака человѣческаго жилья. Однако, онъ ничего не видалъ — только скалы однѣ, высокія скалы, покрытая кое-гдѣ полярной растительностью, да снѣгъ на верхушкахъ ихъ.

«Да не за скалой-ли, можетъ, гдѣ притаилась избушка-то? — подумалъ Антонъ. — Отсюда-то и не видать ее. Покричать развѣ…»

Всѣ силы напрягъ онъ и крикнулъ. Эхо только разнеслось по горамъ, и больше ни звука.

Вдругъ Антонъ почувствовалъ, что камень, за который онъ ухватился рукою, началъ подаваться немного. Не успѣлъ онъ отнять руки, — камень оторвался и съ трескомъ покатился внизъ. Антонъ потерялъ равновѣсіе, пошатнулся, и — полетѣлъ въ пропасть…

Антонъ полетѣлъ въ пропасть…

Когда онъ очнулся, яркій свѣтъ ударить ему прямо въ глаза и онъ долженъ былъ закрыть ихъ. Открывши ихъ снова, онъ увидѣлъ, что лежитъ подъ теплымъ овчиннымъ тулупомъ, на нарахъ, въ какой-то избушкѣ. Яркій огонекъ весело потрескиваетъ на каменкѣ, а подлѣ него сидятъ пять человѣкъ въ одеждѣ поморовъ-звѣропромышленниковъ. Одинъ изъ нихъ, молодой, красивый парень, разсказывалъ какую-то сказку, прочіе внимательно слушали, покуривая изъ коротенькихъ трубочекъ.

— Вотъ и приходитъ баба къ колдуньѣ, — разсказывалъ парень, — да и говорить ей: такъ и такъ, говорить, бабушка, достань ты мнѣ живой воды, потому вода эта самая… — Тутъ парень остановился.

— Чего ты? — спросили товарищи.

— Да покойникъ-то нашъ ожилъ никакъ…

— Ну-у?..

Всѣ обернулись.

— Ожилъ и есть — ишь ты! — сказалъ низенькій, плотный промышленникъ. — Здоровъ же ты, дядя, — а мы ужь думали, совсѣмъ помрешь…

Антонъ хотѣлъ было встать, но не могъ, — застоналъ только. На ногахъ у него будто гири были навѣшены, въ спинѣ боль, и одна рука обмотана пестрой, окровавленной тряпкой.

— Да какъ я, братцы, попалъ-то сюда? — спросилъ онъ.

— А такъ вотъ, — вытащили мы тебя.

— Вытащили? Откуда вытащили?

— Экъ у тебя память-то отшибло… А вотъ какъ дѣло-то было: возвращались мы даве съ охоты. Вдругъ слышимъ: кричитъ будто кто-то, человѣческимъ голосомъ кричитъ. Что за оказія? думаемъ. Неужто, впрямь, человѣкъ? Ужь не поблазнило-ли? Однако, подали голосъ — молчитъ. Поіщемъ, думаемъ, чѣмъ знать… Ладно, идемъ; туда посмотримъ, сюда — никого. Только, вдругъ, Ванюха, вотъ этотъ самый, и загляни въ пропасть. — Стой, говоритъ, ребята, чернѣетъ тамъ кто-то, — надо полагать — человѣкъ. Полно, ты! Смотримъ, — и впрямь человѣкъ; а это ты самый и былъ. Спасибо еще, камень тебя удержалъ одинъ, а то и косточекъ-то не собралъ бы…

Антонъ смутно припомнилъ, что точно какъ будто падалъ онъ откуда-то, боль чувствовалъ въ спинѣ, въ ногахъ, — а что дальше было — не помнилъ.

— Да какъ вы меня вытащили-то, братцы, изъ пропасти-то? — спросилъ онъ.

— А такъ вотъ и вытащили. Ванюха по веревкѣ спустился, поперекъ спины тебя обвязалъ… Ну, и выволокли. Поглядѣли — живъ еще, никакъ, дышитъ… Снесли на рукахъ въ избу, авось очнется, думаемъ. И впрямь очнулся… Ну, что, болитъ рука-то, а?

— Рука, братцы, сильно болитъ, да и самъ весь какъ разбитый будто, ломаетъ всего.