А. Смирнов - Архангельскiе поморы

— Берегъ рукой подать, — говорили они, — авось доѣдемъ благополучно, а на мѣстѣ хуже стоять. Ну, какъ да льдина вдругъ подойдетъ сзади, либо сбоку… Что тогда будетъ…

Бровинъ, самъ сильно встревоженный, успокоивалъ, насколько могъ, новичковъ.

— Братцы! — говорилъ онъ, — ѣхать теперь впередъ, или на мѣстѣ стоять-все едино… Ъхать — хуже, пожалуй… Вы вотъ не знаете, сколько тамъ льду у береговъ, а камни подводные… Не слыхали про нихъ?

Одинъ изъ ребятъ, Данило, согласился съ Бровинымъ, что точно оно — ѣхать впередъ хуже, а особливо коли камни подводные есть; но другой, Яковъ, стоялъ на своемъ.

— Полно вамъ спорить-то, полно! — говорилъ Бровинъ. — Богу вотъ лучше молитесь. На Него, Батюшку, вся надежда… Вотъ только бы туманъ поразсѣялся…

Но туманъ не только не разсѣивался, но сгущался все болѣе и болѣе.

Вдругъ шкуна получила страшный толчокъ; раздался трескъ.

— Ледъ, ледъ напираетъ! — закричалъ Яковъ. — Господи!.. Василій Семенычъ! что мы тебѣ говорили-то!..

— Багры, скорѣй багры! — скомандовалъ Бровинъ.

— Багры, братцы! — повторилъ за нимъ и Антонъ, который все время стоялъ у мачты и ни на минуту не терялъ присутствія духа.

Всѣ бросились къ баграмъ и навалились на нихъ грудью. Долго работали они, ободряемые Бровинымъ, который самъ помогалъ имъ; но, наконецъ, совершенно усталые, обессиленные, бросили свою безполезную работу. А льду наносило все болѣе и болѣе. Онъ страшно напиралъ на шкуну, и она такъ трещала, что каждую минуту можно было ожидать ея разрушенія.

— Шлюпку, шлюпку спущай! — крикнулъ Бровинъ. — Съ кормы или съ носу!

Всѣ бросились къ шлюпкѣ, и въ одну минуту спустили ее. Но, о ужасъ! вмѣсто всплеска воды послышался глухой стукъ. Ледъ былъ и у кормы! Вытащили шлюпку и спустили ее съ носовой части, — но и тамъ то же самое… Ледъ со всѣхъ сторонъ окружилъ шкуну и сжалъ ее въ желѣзныхъ объятіяхъ. Гибель была неизбѣжна.

Яковъ съ Даниломъ чуть не навзрыдъ плакали, ломали руки. Прочіе, болѣе бывалые, опытные матросы, не кричали, не плакали; они знали, что гибель неминуема, и во всемъ положились на Бога.

— Ну, — рѣшили они, — чему быть, того не миновать! — коли умирать, — такъ умирать ужь…

А умирать-то никому не хотѣлось, конечно. У каждаго изъ нихъ дома было семейство, жена, дѣти. Ихъ жизнь была нужна для другихъ…

Жить бы надо, а тутъ смерть…

«Эхъ, да хоть бы ужь поскорѣй конецъ-то, — думалъ кто-нибудь изъ нихъ, — все бы оно лучше, чѣмъ такъ-то томиться…»

А смерть какъ будто смѣялась надъ несчастными, и минута за минутой отсрочивала свое приближеніе. Страшно трещала шкуна, но не разваливалась. Вдругъ раздался сильный ударъ, трескъ, и затѣмъ изъ трюма цѣлымъ фонтаномъ забила струя воды: острая льдина, какъ буравомъ, просверлила дно. Всѣ бросились къ помпамъ, и работа закипѣла. Но всѣ старанія были совершенно напрасны: чѣмъ больше выкачивали воды, тѣмъ больше ея вновь прибывало.

Наконецъ выбившіеся изъ силъ матросы бросили помпы и столпились на кормѣ. Шкуна погружалась все болѣе и болѣе, но ей не суждено было пойти ключомъ ко дну, ее ожидало нѣчто другое…

Страшный трескъ и гулъ огласилъ туманный воздухъ… Крикъ, слившійся съ этимъ трескомъ, и стонъ вырвался изъ груди матросовъ: двѣ громадныя льдины сжали шкуну съ бортовъ…

Двѣ громадныя льдины сжали шкуну съ бортовъ…

Когда разсѣялся туманъ, и солнце опять освѣтило море, — по волнамъ, между плавающими льдинами, носились какіе-то черные, безобразные обломки. Это было все, что осталось отъ красивой трехмачтовой шкуны «Три Святителя»!

А какая жизнь, какая дѣятельность кипѣла въ это время кругомъ! Безчисленныя стада рыбъ и тюленей плавали и ныряли въ волнахъ. Цѣлыя стаи чаекъ съ оглушительнымъ крикомъ носились надъ моремъ. Шпицбергенъ виднѣлся какъ на ладони…

День склоняется къ вечеру; солнышко начинаетъ все болѣе и болѣе закатываться за горизонта; въ воздухѣ свѣжо, пахнетъ сыростью. Цѣлыя стаи чаекъ летаютъ съ оглушительными криками надъ моремъ, высматривая добычу.

Въ одномъ мѣстѣ берегъ Шпицбергена нисколько отлого спускается къ морю. Что-то черное виднѣется на камняхъ, какъ-будто похожее на трупъ выброшеннаго волнами человѣка… Да, такъ и есть, — но только это не трупъ, а живой еще человѣкъ.

Вотъ онъ слегка шевельнулся, вздохнулъ, открылъ глаза, потомъ приподнялся немного и мутнымъ взоромъ осмотрѣлся вокругъ. Первая мысль, пришедшая ему въ голову при видѣ окружающаго, — это что все онъ видитъ во снѣ. Но вскорѣ онъ разубѣдился въ этомъ; порядочная волна, прибитая вѣтромъ къ берегу, съ ногъ до головы окатила его. Человѣкъ приподнялся опять, всталъ на ноги и еще разъ осмотрѣлся. Скалы все, скалы кругомъ; снѣгъ на нихъ бѣлѣется; чайки, съ оглушительнымъ крикомъ, носятся надъ ними… Нѣтъ, это не сонъ, это — действительность! Понялъ, наконецъ, онъ, гдѣ находится и какъ попалъ сюда. Горячія слезы, слезы благодарности такъ и покатились изъ глазъ. Онъ упалъ на колѣни и началъ молиться.