Клайв Касслер: Машина смерти

Он повернулся проверить направление и обнаружил, что отклоняется к северу сильнее, чем хотелось бы. Корректировка курса закончилась головокружением — выровняться удалось за секунды до того, как перед глазами вспыхнул предупредительный сигнал.

Сначала возникли проблемы с генератором первого двигателя. Мотор забарахлил, а секундой позже дурной пример подхватил и второй двигатель. На панели замигала предупредительная лампочка.

Хадсон попытался собраться. Его качало, как пьяного. Кружилась голова. Он потрогал плечо, то место, куда вошла пуля. Рана отозвалась болью, но, проверить сейчас, сколько он потерял крови, было невозможно.

Искусственный горизонт — летчики пользуются этим устройством для удержания крыльев на требуемом уровне при плохой видимости — начал опрокидываться. То же происходило и с гироскопом направления.

Самолет отказывал одновременно с его собственным телом.

Американец взглянул на компас, старинный прибор, последний помощник пилота, когда отказывает все механическое. Судя по нему, машина сильно уходила влево. Он попытался выровняться, но забрал слишком далеко в другую сторону. Скорость упала, вызвав срабатывание сигнализации срыва, а мгновением позже на всей панели вспыхнули предупреждающие огоньки. Мигало все, что могло мигать. Сигнал срыва бил по ушам. Завыла сирена.

Неподалеку, ослепив на мгновение, вспыхнула молния. Уж не ударила ли в самолет, мелькнула мысль.

Хадсон схватил рацию и переключился на выделенную ЦРУ короткую волну.

— Мэйдей! [1] Mayday — международный сигнал бедствия, аналогичный SOS ( здесь и далее прим. переводчика ). Мэйдей! Мэйдей! Это…

Самолет бросило вправо, потом влево. Снова ударила молния, и разряд в миллион вольт полыхнул прямо перед глазами. Электрический удар прошил рацию, и он выронил прибор, как горячую картофелину. Рация повисла, раскачиваясь, под панелью на шнуре.

Хадсон потянулся за микрофоном и промахнулся. Наклонился сильнее, достал и ухватил пальцами. Подтянул к себе, включил и поднял голову. Тучи исчезли, и заполнившие горизонт черные воды Атлантики рванулись ему навстречу…

Женева, Швейцария,

19 января 2011 года

Александр Кокрейн шел по пустынным женевским улицам. Темный зимний вечер перевалил уже далеко за полночь. Кружившие снежинки мягко опускались на землю, добавляясь к тем трем дюймам снега, что выпали за день, но было безветренно, и кругом царили тишина и спокойствие.

Кокрейн натянул на уши вязаную шапку, потуже запахнул тяжелое шерстяное пальто и сунул руки поглубже в карманы. Швейцария в январе. Снег шел здесь часто, как и положено, но обычно заставал Кокрейна врасплох.

А все потому, что дни его протекали в расположенных в трехстах футах под землей туннелях и диспетчерском пункте массивного ускорителя частиц, известного как Большой адронный коллайдер, или БАК. БАКом заведовал Европейский совет по ядерным исследованиям, или ЦЕРН [2] ЦЕРН — фр. CERN (Conseil Européen pour la Recherche Nucléaire). — именно так произносилась аббревиатура этой организации по-французски.

Температура в диспетчерской БАКа неизменно держалась на уровне двадцати градусов, там всегда было светло, а фоновый шум создавали генераторы и пульсирующая энергия. Несколько проведенных внизу часов ощущались как несколько дней или недель, словно время и не шло вовсе.

Но, конечно же, оно шло, и, поднимаясь на поверхность, Александр нередко чувствовал себя так, будто оказался в совершенно другом мире. Этим утром он вошел в здание при голубом небе и бодрящем, хотя и слабом солнце. Теперь же небо заволокло густыми, тяжелыми и низкими тучами, подсвеченными снизу оранжевым мерцанием женевских огней. Повсюду лежал трехдюймовый с нежный покров, которого и в помине не было двенадцать часов назад.

По этому белому полю, в направлении железнодорожной станции, Кокрейн и шел. Крупные шишки из ЦЕРНа — физики и другие ученые — приезжали и уезжали на предоставленных центром автомобилях с водителями и подогреваемыми сиденьями.

Александр не был ни физиком, ни специалистом, ни кем-либо еще в том же роде. Разумеется, он был человеком образованным. Отлично разбирался в электромагнитной теории, имел за плечами двадцатилетний опыт работы в области передачи энергии и получал хорошие деньги. Но слава ЦЕРНа доставалась физикам и прочим специалистам, ищущим кирпичики, из которых сложена наша вселенная. В Кокрейне они видели простого механика, не более того. Они были куда как круче. Даже аппарат, с которым он работал, был круче. По сути, именно аппарат был круче всех.