Array Сборник: СМЕРШ и НКВД

Коммунисты в тюрьме анализировали события, происходящие в предвоенной Европе?

Конечно. С воли и из литовских газет мы черпали информацию о «тлеющем огне будущего пожара мировой войны». Нам было ясно, что война неизбежна и что независимой буржуазной Литве не устоять в предстоящей схватке между нацистами и коммунистами. Мы только не могли угадать, под чью пяту попадет Литва. О том, что ведутся тайные переговоры между Риббентропом и Молотовым, мы узнали еще в 1938 году от «клайпедских немцев», про которых я вам уже рассказывал. Нам было трудно поверить, что ВКП(б) будет брататься с фашистами. Эту информацию передали на волю Снечкусу, и он через своего заместителя Ицхака Мескупаса, имевшего контакты с Георгием Димитровым, передал эти сведения в Коминтерн.

А что случилось дальше с этой информацией мы знать не могли. И когда в 1939 году, после пакта Молотова – Риббентропа, наши сомнения о грядущих трагических событиях полностью развеялись, то мы, не зная карту раздела Восточной Европы, по-прежнему, до самой аннексии Литвы, терялись в догадках, кому достанется Литва, осознавая, что если придут немцы, то нас непременно уничтожат уже на следующий день. Я помню, как в начале сентября, сразу после германского вторжения в Польшу, надзиратели принесли в тюрьму радиоприемник, поставили его на первом этаже, и мы слышали в камерах, как тревожный голос польского диктора сообщает о начале очередного немецкого авианалета на Варшаву – «Увага! Увага!» (Внимание! Внимание!).

Когда наступил момент освобождения из тюрьмы?

19 июня 1940 года надзиратели раскрыли двери камер, и нам объявили, что отныне мы свободны. Дали 24 часа на сборы и прощание с товарищами. Рядом с тюрьмой поставили столы, местные жители принесли нам всяческую снедь, и мы стали отмечать свое освобождение. Никто не преследовал надзирателей, никто не стремился свести счеты с персоналом тюрьмы. Мне было нечего на себя надеть, на мне – тюремная роба, а вся одежда, в которой меня арестовали, была уже мала, прошло ведь уже четыре года. От нового правительства Литвы, под руководством Палецкиса, нам привезли новую одежду и предоставили транспорт до Каунаса. Здесь нам устроили торжественный прием в МОПРе, и после все заключенные разъехались по своим домам. Я вернулся в Шяуляй, к матери и отцу, и сразу пошел работать.

Принес первую получку в дом и попросил маму купить мне что-нибудь из одежды, сам я в этом не разбирался. Мать деньги не тронула. Принес вторую зарплату, и снова деньги так и остались лежать на комоде. Спрашиваю маму: «Почему?» Она отвечает: «Это, видно, чужие деньги, где ты их украл? К ним я не прикоснусь!» Она не могла поверить, что нам, беднякам, при советской власти стали платить достойную зарплату, да и произошли изменения в эквивалентном отношении рубля к литовскому литу. И только когда к нам в дом пришли мои товарищи со своими родителями и убедили маму, что эти деньги честно заработаны, она взяла их и пошла с ними за покупкой в магазин одежды. Я тогда купил себе первые часы и кожаное пальто. Вскоре было вручение советских паспортов и партийных билетов. Первыми их получали бывшие политзаключенные. В августе 1940 года я получил повестку о призыве в Красную армию.

Куда вас призвали?

Как бывшего подпольщика и молодого коммуниста (в компартию меня приняли в 1938 году в тюрьме, решением подпольного комитета), меня рекомендовали на службу в органы НКВД. Руководитель подпольного комитета в тюрьме, мой старший товарищ Мацкявичус как раз был назначен начальником отдела НКВД в Шяуляе. Он стал меня уговаривать идти к нему на службу в органы госбезопасности. Секретарь горкома партии Клейнерис тоже стал меня усиленно агитировать. Я им ответил: «Служить в НКВД я согласен, но только не в Шяуляе. Я – местный. Так вы все время меня будете спрашивать – а кто этот? а тот – буржуй? а этот – националист? Я не доносчик! Прошу направить меня в пограничные войска». Написал заявление с этой просьбой. Мацкявичус сказал, что уважает мои убеждения и слова. После прохождения мандатных и других обязательных комиссий и нескольких собеседований в военкомате и «в органах» я был направлен на службу в приграничную зону, в оперативную часть уездного отдела НКВД в Тельшай, на должность помощника оперуполномоченного НКВД. Я надел гимнастерку с курсантскими зелеными петлицами, командирского или другого звания мне еще не было присвоено, я был просто курсант. Незадолго до войны я стал уже оперуполномоченным. Три погранотряда прикрывали границу на Тельшайском направлении, на линии Шилуте – Прекуле – Мемель, и в задачу нашего отдела входило следующее: борьба с агентурой вероятного противника в приграничной зоне, вербовочная работа, борьба с нарушителями границы и другая контрразведывательная деятельность.