Вадим Гринёв - Красный сокол

Отец замолчал. Молчали и остальные. И даже двойняшки, за которыми мне поручили присматривать, удивленно поглядывали на взрослых. Чтобы снять напряжение, Анна Ивановна сказала:

– Эх, Федор Никифорович! Мы с мужем тоже молились Богу, когда удирали со Львова в июне 41-го! Слава Богу остались живы! И давайте еще раз выпьем за Победу! Пусть наши дети радуются, что мы живые!

После ухода гостей я спросил у отца, почему он не воевал летчиком. Отец был навеселе и в хорошем настроении. Он улыбнулся и спросил:

– Ты, очень хочешь это знать?

– Ты раньше мне обещал, и я уже подрос.

–Ну тогда слушай.

–Кажется это было в июне 1939-го. Тебе исполнилось два годика. Летали мы с напарником вдоль нашей границы с Польшей. Долетели до Минска. Столица Белоруссии находилась почти у самой границы. Это только в сентябре наши войска вошли в Западную Белоруссию, которая была тогда в составе Польши.

– Вы разведывали эту территорию?

– Во – во! Разведку вели! Задание мы выполнили, но не рассчитали с топливом. Ветер был встречный, когда возвращались. Пролетели над Проскуровым, уже Буг видим, и тут над самой Винницей начал глохнуть двигатель! Самолет начал резко снижаться, но мог еще планировать. До аэродрома оставалось совсем немного, но уже начался плавный штопор. Мой напарник закричал: – Федя! Прыгай! и он выпрыгнул из кабины. Мне казалось, что я смогу выйти из штопора. Ведь нас этому учили! Но, случилось непоправимое. Самолет перешел в винтовой штопор, скорость падения возросла, крылом зацепило парашют моего друга, смяло купол на высоте около ста метров. Я уже не видел, кто раньше встретился с землей. Потом в санчасти друзья рассказывали, что упали мы почти одновременно, а друга еще и придавило крылом. А потом самолет ударился носом. Возможно, его тело послужило самолету подушкой, благодаря чему я и спасся. У меня поломаны были ноги, руки, челюсти, частично позвоночник. Слава Богу мозги уцелели, а то мог оказаться идиотом. Такое случалось. Через полгода меня выписали из госпиталя с заключением медкомиссии – «к летноой службе не пригоден».

– Тебя уволили из армии?

– Мне присвоили старшего лейтенанта и дали должность в штабе управления полетами. Психологически я не восстановился. Смерть друга стояла перед глазами. Вскоре перед войной меня забрали в систему НКВД. На бывших летчиков у них был спрос. Мне сказали: «Вы откомандировываетесь в распоряжение военного коменданта города Сталино». А направили меня туда, потому что я в авиацию ушел с Харьковского тракторного завода. Я знал, что такое машиностроительное производство, знал оборудование. Ведь немцы в первые дни войны усиленно бомбили промышленные центры! Надо было срочно эвакуировать заводы на Урал, в Поволжье. Этим занималось НКВД.

– Что такое НКВД?

– Народный комиссариат внутренних дел. Но во время войны этот комиссариат больше занимался внешними делами. Разведкой и контрразведкой. Из него образовался потом СМЕРШ.

– А смерш как расшифровать?

– Смерть шпионам! Правда, потом от них была смерть и не только шпионам.

– Как это?

– А вот так! Расстреливали людей и по ложным обвинениям. Война, – знаешь ли! Лес рубят щепки летят! Об этом книги когда-нибудь напишут. Главное для меня, что благодаря власти НКВД мне удалось эвакуировать тебя с сестрой и мамой в глубокий тыл. Тогда многим людям, в том числе и в Донецке, пришлось пережить фашистскую оккупацию!

–Я помню, как мы с мамой ехали долго, долго в товарном вагоне. Поезд много времени простаивал на станциях, и мама и другие женщины с трудом вылезали из вагона за кипятком. Нас даже бомбили, и все женщины молились богу. Я не помню куда мы приехали. Помню только, что нас на санях отвезли в какую-то деревню.

– Вот, когда будешь вступать в комсомол, надо будет писать в анкете: – где находился во время оккупации? Знай – это был небольшой городок Актаныш в Татарской АССР. Мама работала там в леспромхозе, и я писал вам туда с фронта письма.

– Да, я помню, как однажды мама вернулась из леса и плакала. Она рассказала мне, что их с лесником волки чуть не загрызли. Они, кажется, успели развести костер, и волки побоялись огня. Помню еще, – потолок и стены в нашей комнате были обклеены газетами, и по ночам мыши бегали по потолку и сильно шуршали. Я не спал, боялся мышей.

– Ну, мыши – не волки, чего их бояться! Вот маме было страшно! Ей было страшно, что ты и твоя двухлетняя сестричка могли остаться одни без мамы!

– Помню мама после работы каждый вечер слушала черный репродуктор, который висел в нашей комнате на стене.