Виталий Смирнов - Воевал под Сталинградом

Но мы были… свеженькие, обутые и одеты с иголочки, хорошо накормленные, отлично, как нам казалось, обученные военному делу, уверенные в себе до заносчивости, весь путь до Сталинграда пролетели с песнями. Нашего боевого духа не отпугнула и ночная бомбежка на короткой остановке на станции Грязи. Днем, на таких же коротких остановках, выбегали из вагонов для быстротечного общения с гражданскими людьми, в основном женщинами, стариками и мальчишками, вышедшими сюда, чтобы поглазеть на мчавшиеся через их станции эшелоны и хоть таким образом увериться, что силы наши неисчислимы, что «враг будет разбит и победа будет за нами».

Так М. Алексеев оказался в эпицентре фронтовых событий. Чем ближе становился Сталинград, тем быстрее иссякала буйная веселость уверенного в себе воинства. Особенно тягостным осталось впечатление от встречи за Бекетовкой с эшелоном, переполненным тяжелоранеными, наскоро перевязанными грязными бинтами и просто тряпками из порванного на клочки нижнего белья. Белые от соли гимнастерки, окровавленные тела, еле ползущий паровозик, обреченно тянувший остатки, видимо, совсем недавно разбитой части…

На полустанке Жутово полк выгрузился и двинулся в сторону Дона походным порядком. На всем этом почти пятидесятикилометровом пути, – вспоминал потом М.Алексеев, – «встречались нам группами и поодиночке измученные до последней степени военные люди: бойцы и командиры, красноармейцы, сержанты, старшины, лейтенанты, капитаны, майоры и даже полковники – все вместе. То, что это были военные, определить можно было разве лишь по пилоткам, фуражкам со звездами, да по кирзовым и яловым голенищам сапог, да по влачившимся вслед за многими рваным обмоткам».

Полк спешно занимал рубеж по восточному берегу Дона, чтобы не дать фашистам переправиться через реку. Минометная рота, в которой М. Алексеев стал политруком, обосновалась в большом саду, за хуторами Нижне- и Верхне-Яблоновскими. 82-миллиметровые минометы, именуемые просто «трубами», были рассредоточены вдоль глубокой канавы, насыпь которой заросла терновником. Поблизости обосновались младшие политруки Иван Ахтырко, Сергей Алексеев, Василий Зебницкий и Николай Соколов, сдружившиеся еще в Акмолинске при формировании полка: локоть друга в бою значит много.

Немецкие самолеты безбоязненно, чуть ли не на бреющем, пролетали над позициями с нахально улыбающимися физиономиями: зениток в полку не было. Единственное «оборонительное» оружие – отборная матерщина – на фашистских летчиков не действовало.

На этих позициях простояли недолго. Прямо средь бела дня получили приказ на отход. Он был вынужденным: немцы уже заняли Котельниково и двигались железной дорогой к Сталинграду, угрожая отрезать все наши соединения, оборонявшиеся в излучине Дона. Но об этом ни бойцы, ни командиры младшего и среднего звена знать не могли.

Лотки и ящики с минами уложили на повозки, минометы со всем их снаряжением заняли привычное место на спинах бойцов. «Раму» ждать долго не пришлось, как и «музыкантов»: около ста бомбардировщиков «Юнкерс-87» под прикрытием «мессершмиттов» и «фокке-вульфов» опрокинулось на беззащитную дивизию, растянувшуюся более чем на полтора десятка километров в июльской степи.

Для вновь созданной дивизии, в том числе для 106-го стрелкового полка, который еще практически не принял участия в сражении, все было на сталинградской земле первым. И это боевое крещение, о котором Михаил Алексеев спустя сорок с лишним лет писал так: «Началась знакомая фронтовому люду карусель. В жарком безоблачном небе «юнкерсы» в одну минуту построили великанских размеров колесо, похожее на то, какие бывают в городских парках, только во много раз увеличенное в размере. И колесо это начало свое огненное кровавое вращение. Бомбы, сотни бомб сыпались под крутым углом на повозки, на орудия на конной тяге, на автомашины. Первичную обработку колонны косым дождем пуль производили «фоккеры», в азарте снижающиеся чуть ли не до самых касок и пилоток наших бойцов. После первых же взрывов бомб и пулеметных очередей множество лошадей уже билось в упряжках с развороченными животами, с иссеченными, окровавленными крупами; грузовики с ящиками мин и снарядов взрывались: уцелевшие кони, обезумев, уносились в степь с передками пушек, с повозками. Командиры и красноармейцы разбегались в стороны, некоторые искали убежища в кюветах; большинство же убегало в высокий сухой бурьян и там, слившись с ним своими бурыми гимнастерками, укрывались. Слышалось, как осколки бомб, ударяясь о бодылья, перешептывались, зловеще шушукались друг с другом: «шу-шу»…