Виталий Смирнов - Воевал под Сталинградом

Как говорил К. Симонов, «…перед Великой Отечественной войной тоже были у нас и в литературе, и в литературной критике такие лакировщики, которые вместо суровой правды требовали от писателей песнопений или сами писали такие песнопения. И с точки зрения готовности армии к войне деятельность таких людей тогда ничего, кроме вреда, не принесла» [3] Симонов К. Сегодня и давно. Статьи. Воспоминания. Литературные заметки. М., 1978. С. 637. .

В своем выступлении Сурков обращал внимание на то, что война учила не до конца заангажированного лозунговым мышлением литератора постижению диалектики каждого факта фронтовой жизни, парадоксализм которой заключался в одномоментном сосуществовании политически внедренного неприятия противника (увы, не всегда классового, потому что и там, и там основную массу «пушечного мяса» составляли трудящиеся, с которыми государство не всегда бывает в ладу) и общечеловеческого стремления к единению людей, общечеловеческого восприятия нравственных и культурных ценностей. «Бывают и такие вещи, – вспоминал поэт. – После прорыва на среднем Дону возвращались мы из Гадючьего в Верхний Мамон на грузовике. В степи в буране подсадил я двух раненых парней, затерявшихся в степи. Заклекли ребята. Я их отогрел под полушубком, дал хлебнуть из фляжки. И один из них, отойдя сердцем, говорит: „Товарищ командир, нас третьего дня послали разведать вот тут невдалеке, под этим „Тихим Доном“ (селением) итальянские огневые точки. Мы подползли к итальянским окопам. Прислушались. Они поют, и до того хорошо поют, как в церкви. (Итальянцы, действительно, поют хорошо). Мы лежали на снегу и слушали, как они поют. Одну песню спели, другую поют, другую спели – третью. Поют до того хорошо – вставать не хочется. Потом мы лежали, лежали, ноги стало прихватывать, и рассвет близко. Нам сержант говорит: всего не переслушаешь, пора эту волынку кончать, давай гранаты бросать! Мы взяли гранаты и бросили. Вот ведь какая петрушка бывает!“ [4] Советские писатели на фронтах Великой Отечественной войны. М., 1966. Т. 78. КН. 1. С. 335. .

С этой противоречивой сложностью, неоднозначностью – в особенности с психологической точки зрения – фронтовых событий, отрезвляющей ранее сложившиеся представления, столкнулись все литераторы, принимавшие в них участие. Поэтому смотреть на литературу военных лет как на сплошь однокрасочную агитку – значит подходить к ней с очевидным предубеждением или высокомерным эстетическим снобизмом. В чем, кстати, убеждают и произведения, написанные на сталинградском материале.

И еще один момент, который заставил меня обратиться к очень трудоемкой и, смею сказать, непосильной для одного человека работе. Великая Отечественная война в истории России двадцатого века, пожалуй, второе – после Октябрьского переворота – событие, которое потрясло и обескровило страну. Его исторические уроки будут осмысляться еще не одно десятилетие. Но для этого память об этой войне должна переходить из поколения в поколение, из рода в род.

Мне очень близка мысль Константина Симонова о том, что, если мы хотим, чтобы „вторая мировая война действительно когда-нибудь называлась в учебниках истории последней мировой войной, должны, думая о мире, особенно хорошо помнить уроки войны“. Материал же, представленный в произведениях писателей, воевавших на сталинградской земле, в этом плане весьма богат и поучителен.

Не могу не напомнить о том, какие чувства одолевали Виктора Некрасова в одно из последних посещений того полка, в котором он воевал в Сталинграде. Уж его-то не отнесешь к так называемым „ангажированным“ писателям или литераторам от политики. Но и он, восхищаясь и новейшей техникой, и знаниями солдат, задумался, глядя на молодежь: „…А знаете ли вы, как воевали ваши отцы и деды (теперь уже, конечно, только прадеды. – В.С.), ваши старшие братья? Знаете ли вы, что в Сталинграде было время, когда в державших оборону частях каждая лопата ценилась на вес золота, а о киркомотыгах и говорить нечего? Знаете ли вы, что в батальонах у нас бывало по тридцать, а то и по двадцать человек? Что командир четвертой роты нашего полка, Вася Конаков, вместе со своим старшиной в течение трех дней держал оборону целой роты? А когда старшина уходил на берег за обедом – то и один. Разложит автоматы по брустверу, а по флангам – два легких пулемета Дегтярева и бегает от одного к другому, создает иллюзию полноценной роты.