Алексей Писарев - Московские стрельцы первой половины XVII – Начала XVIII века. «Из самопалов стрелять ловки»

Работа Чернова стала своего рода универсальной энциклопедией русской военной истории XVII в. Все вопросы, поднимавшиеся в этой области исторического знания, так или иначе не выходили за рамки концепции Чернова. Историки, разрабатывавшие невоенную проблематику, использовали работу Чернова как справочник с окончательно установленными истинами.

П.П. Епифанов [21] Епифанов П. П. Учение и хитрость ратного строения пехотных людей (из истории русской армии XVII в.) // Ученые записки Моск, ун-та. М.: МГУ, 1954. Вып. 167. С. 77–89. исследовал «Учение хитрости ратного строения пехотных людей» – один из старейших российских боевых уставов. В своей трактовке проблем, связанных со стрелецким войском, он повторил написанное Черновым и его предшественниками.

Работы С. Л. Марголина [22] Марголин С. Л. К вопросу об организации и социальном составе стрелецкого войска в XVII в. // Мос. обл. ин-т. Учен. зап. труды каф. Истории России. Вып. 2. М., 1953; Марголин С.Л. Вооружение стрелецкого войска. М., 1949. и М.Д. Рабиновича [23] Рабинович М.Д. Стрельцы в первой четверти XVIII в. // Исторические записки. М., 1954. Т. 58. С. 283–301. представляют особенный интерес. Необходимо отметить, что оба автора совершили первую попытку выхода за рамки «антистрелецкой» линии в историографии. Марголин рассматривал стрелецкое войско отдельно, не смешивая его, как Чернов, с другими родами войск, и привлекал не только традиционные источники, но и новый актовый материал.

Рабинович пытался установить некоторые пути преемственности армии царя Алексея Михайловича и армии Петра I по линии московских стрельцов. К сожалению, ни С.Л. Марголин, ни М.Д. Рабинович не создали больших работ по истории русского войска XVII – нач. XVIII в.

Отдельное место в историографии московских стрельцов занимают работы В. И. Буганова [24] Буганов В. И. Московское восстание в 1662 г. М., 1964; Буганов В.И. Московские восстания конца XVII в. М., 1969. , исследовавшего социальные конфликты второй половины XVII в. Московские стрельцы участвовали в подавлении Медного бунта 1662 г., являлись прямыми участниками восстаний 1682 г. и 1698 г. Буганов рассматривал московских стрельцов и как часть стрелецкого сословия, и как отдельную внутрисословную корпорацию.

Заметную роль в утверждении негативной оценки московских стрельцов сыграли труды Н. И. Павленко о Петре I, в которых автор давал лишь беглую характеристику стрелецкого войска: «В последней трети XVII в. стрелецкое войско по своему устройству, обучению, вооружению, а также укладу жизни являло собой анахронизм. Стрелецкие полки размещались семьями в стрелецких слободах Москвы. Они комплектовались из детей стрельцов, свободных от тягла родственников посадских и вообще из незакрепощенных людей. Служба была пожизненной, а получаемое от казны жалованье – скудным… Стрелецкое войско отличалось низкой боеспособностью. Привязанные к своим торгам, промыслам и к семейному очагу, стрельцы крайне неохотно покидали столицу и выражали недовольство, если отлучки были продолжительными. Главная обязанность стрелецких полков – их в столице насчитывалось 20 – состояла в несении полицейских обязанностей: они обеспечивали порядок, выполняли карательную службу. Два стрелецких полка находились на особом режиме и пользовались особыми привилегиями – сопровождали царя в поездках в монастыри, участвовали во всякого рода церемониях…» [25] Павленко Н.И. Петр Великий. М.: Молодая гвардия, 1990. С. 4. . Характеристика дана без каких-либо ссылок на источники. Налицо ряд терминологических обобщений, например, Н. И. Павленко ставил знак равенства между всем стрелецким войском и корпусом московских стрельцов, не делал различий между личным составом стрелецких подразделений и собственно стрелецким сословием. Московские стрельцы названы «анахронизмом», но внятных обоснований такой оценки не приведено, и нет обоснования тезиса о «низкой боеспособности». Главной обязанностью стрельцов декларативно названы «полицейские и карательные» функции. При отсутствии ссылок можно только предполагать, на какие источники опирался историк. В характеристике заметен пересказ записок Г. К. Котошихина с опорой на некоторые актовые материалы. Обращает на себя внимание сильное историографическое влияние С.М. Соловьева и А. В. Чернова, в частности, повторение соловьевского тезиса о «полицейских функциях». Павленко фактически дублировал выводы Соловьева и Чернова, не проводя никакой проверки эмпирических данных.