Елизавета Паршина - Разведка без мифов

— У нее за границей живет бабушка.

Спросили, правда ли? Рахиль ответила, что правда, но никакой связи она с бабушкой не поддерживает, а самой бабушке, если она еще жива, лет девяносто.

— Да, — возразил Иванов, — у нас нет данных о том, она поддерживает связь. Однако у нас нет данных и о том, что такая связь не поддерживается.

Бедная Рахиль сидела вся красная, огорченная до слез, и сказала, что отказывается от выдвижения. Уж не помню, кого тогда выбрали, а я осталась на должности инспектора, и мне стали давать на рассмотрение несложные дела, главным образом, персональные жалобы, поданные на имя Наркома. Отношение к жалобам было не таким, как теперь. Нечего было и думать отложить жалобу на длительный срок или оставить без ответа. Жалобы поступали в нашу группу из секретариата без комментариев и замечаний, указывался лишь срок рассмотрения. Микоян требовал, чтобы инспектор давал материал по жалобе на одной странице: треть листа — суть жалобы, треть листа — что установлено проверкой, треть листа — предложения инспектора. Начальник группы, Хлебников, сам относил Микояну эти листки и получал на них его резолюции. Резолюция почти всегда совпадала с мнением инспектора. Иногда он требовал дополнительную информацию, но никогда не поручал повторное рассмотрение другому лицу или органу. Таким образом, никто из инспекторов лично с Микояном не разговаривал, мы лишь иногда видели его издали. Однажды я видела его на партсобрании. Он не делал доклада, сидел в президиуме с мрачным и напряженным, как маска лицом, почти не поднимал глаз. Иногда отпускал реплики, причем довольно резкие. По бокам от него стояли два молодца, державшиеся очень прямо, правая рука в кармане, глаза все время бегают по залу. Задняя стена сцены была задрапирована, но занавес немного не доставал до пола, и из-под него виднелось несколько пар хорошо начищенных сапог. Не знаю чем, но чем-то он мне понравился, хотя и выглядел, как очень расстроенный и очень уставший человек.

Как-то ко мне подошел один из наших инспекторов и задумчиво сказал: — Где-то я вашу фамилию слышал…

А немного позже вспомнил. Однажды нашу южную границу перелетел неопознанный самолет и приземлился недалеко от погранзаставы. Пилот назвался советским разведчиков Львом Василевским и в числе лиц, кто мог бы это подтвердить, назвал меня. Я действительно хорошо знала его по Испании. Несколько раз мне приходилось даже переводить его беседы с агентами- испанцами. Хоть я и знала его, как большого авантюриста, удивляюсь, как за год он умудрился побывать в южном зарубежье, выкрасть самолет и удрать обратно.

Вскоре наши войска вошли в Польшу. Я поняла, что начинается новая война, и подала Наркому обороны Ворошилову рапорт о зачислении в армию. Месяца через два мне объявили, что по его приказу я зачислена в Военную академию имени Фрунзе.

Поступление в академию оказалось делом не простым. Ее начальником был тогда Хозин, ставши позже известным по обороне Ленинграда. Кажется, это был не очень удачливый генерал, во всяком случае, не помню, чтобы он еще когда- нибудь упоминался до конца войны. По поводу приема женщин в академию он категорически заявлял: «У меня баб не было и не будет!» Ворошилов настаивал на своем. Он отдал персональные приказы о зачислении в академию нескольких женщин, в том числе и меня. Пока это все устраивалось, прошло еще два месяца, и к занятиям на Первом командном факультете меня допустили только в феврале 1940 года, но с условием, что в мае я буду сдавать экзамены наравне со всеми. Вероятно, Хозин рассчитывал, что я не сумею подготовиться за весь первый курс и вылечу, но тут он ошибся. Так как один институт я уже закончила, то готовиться по общеобразовательным предметам мне не нужно было, оставались лишь чисто военные дисциплины: тактика, топография и т. п. Военную историю сдать тоже было не трудно, так как история «гражданская», которую я знала очень хорошо, это сплошь войны. Участники испанской войны были в одной особой группе, начальником которой был Карел Сверчевский, впоследствии Министр обороны Польши. В Испании я его знала как командира 35-й дивизии Пятого коммунистического корпуса. А Пятым корпусом командовал тоже слушатель нашей группы, Хуан Модесто. У нас же учились и Энрико Листер и Валентин Гальего. Тактику преподавал Родион Яковлевич Малиновский, ставший потом Министром обороны СССР. На лето мы выехали в лагеря, а по возвращении осенью нас всех зачислили в штат Первого командного факультета, и дальнейшую учебу мы продолжали уже на общих основаниях. Нагрузка заметно увеличилась, К шести утра надо было являться на строевые занятия. С восьми — слушание лекций. После обеда, часов с трех, факультативные занятия и физическая подготовка. Здесь я выбрала фехтование, в основном потому, что занятия эти продолжались всего пятнадцать минут.