Антон Керсновский: Философия войны

Если в Освободительную войну 1877–1878 гг. русские войска вел высший командный состав, который в подавляющем большинстве, как и генерал Д. А. Милютин, был воспитан и выдвинут еще в николаевскую эпоху, то в Маньчжурии в 1904–1905 гг. распоряжался генералитет, сформированный и отобранный военной системой, сложившейся в результате реформ 1860—1870-хгг. Русско-японская война показала возможности созданной Дмитрием Алексеевичем военно-административной организации, позволившей перебросить полмиллиона войск из европейской части страны на Дальний Восток– решить задачу, подобную которой еще не решала ни одна военная система в мире. Но она же показала и то, к чему вела практика импровизационных штабов [6], увенчавшаяся катастрофой под Мукденом. И под впечатлением войны на Дальнем Востоке в 1909 г. Дмитрий Алексеевич пришел-таки к мысли о необходимости воссоздания в русской армии корпусов именно в качестве постоянных воинских соединений мирного времени [7].

Невольно вспомнишь слова А. В. Суворова, сказанные им в предвидении последствий тенденций, заложенных в нововведениях императора Павла I: «Всемогущий Боже, даруй, чтобы зло для России не открылось прежде 100 лет, но и тогда основание к сему будет вредно» [8].

Потом ситуация Мукдена с незначительными нюансами будет повторяться в Первую мировую войну при Танненберге, у Мазурских болот, в Августовских лесах. Кризис боевого управления войсками будет иметь место в 1940 г. в войне СССР против Финляндии, примет грандиозный масштаб в начале Великой Отечественной войны в 1941 году…

Таким образом, та концепция, которую увидит читатель в «Философии войны», представляется в высшей степени актуальной, достойной самой уважительной и вдумчивой критики. Недостатка желания поспорить с Антоном Антоновичем он не испытает.

Сразу обратим внимание на то, что обнаруженную Керсновским тенденцию завышать уровень французского высшего командования эпохи Первой мировой войны следует списать на издержки его французского образования. Несмотря на германофобию, оно отнюдь не исключило присутствие самого глубокого уважения к прусско-германской военной традиции, зримо читаемое у автора «между строк». Право автора– отдавать предпочтение Наполеону перед Мольтке, которого он называет «талантом, а не гением». Сам же фельдмаршал на упреки в неискусности его военных операций обычно давал скромный и полный достоинства ответ: «…результат свидетельствует, что и посредственность может достигнуть цели» [9].

Керсновский полагает, что, например, были «ненужными» России войны с Францией 1799 г. и 1805–1806 гг. В таких случаях обычно возражают, что «ненужные» войны вдали от собственных границ велись и ведутся именно для того, чтобы не пришлось вести «нужные» и фатальные по возможным последствиям вблизи их или прямо на территории своей страны.

Читатель при желании может сам поразмышлять и поспорить над точностью или правильностью понимания автором тех или иных исторических примеров. Ограничимся тем, что внесем необходимые на сегодняшний день поправки в слишком очевидно, на наш взгляд, устаревшие представления Керсновского о двух ключевых событиях в русской военно-политической истории XIX века.

В первом случае речь идет о Крымской (Восточной) войне 1853–1856 гг.

«На рассвете 22 мая 1854 года, – пишет Антон Антонович, – Дунайская армия князя Горчакова готовилась к штурму Силистрии. Минные горны были уже взорваны, турецкая артиллерия приведена к молчанию, войска ожидали условной ракеты – как вдруг фельдъегерь из Ясс привез приказ Паскевича снять осаду и отступить. Князь Варшавский был преувеличенного мнения о силе турецкой крепости. Горчаков, как «местный», мог бы лучше судить, но не дерзнул ослушаться грозного фельдмаршала. И отступление из-под Силистрии, пагубно повлияв на дух войск, свело на нет всю кампанию, ухудшив положение России и стратегически, и политически».

В данном случае от русского военного мыслителя, выражаясь его собственным языком, «ускользают перспективы стратегии».

На начальном этапе восточного кризиса 1850-х гг. стратегические расчеты Николая I и его ближайшего окружения основывались на известном военно-политическом опыте русско-турецких войн и были достаточно осторожными. Давняя идея высадки десанта на Босфор выглядела предпочтительнее похода на Константинополь через Балканы, так как отвлекала меньшее количество войск с европейского стратегического направления. Появление французского флота вблизи Дарданелл снизило шансы высадки на успех до неприемлемого уровня. Некоторое время обсуждался вариант десанта в районе Варны и Бургаса. В качестве средства давления на Турцию была предпринята оккупация Дунайских княжеств с последовавшей затем неудачной попыткой создания на базе их кадровых войск вооруженного ополчения из балканских славян-добровольцев. После отклонения Портой компромиссной Венской ноты, поддержанной формально всеми великими державами, после предъявления турецкого ультиматума с требованием очистить княжества и последовавшего начала русско-турецкой войны из-за неясности политической обстановки Россия еще продолжала сохранять оборонительное положение. Последовать должно было форсирование русскими войсками Дуная ближе к границам сербских и болгарских земель с целью вызвать массовое восстание славян со вспомогательным ударом в его низовьях. Австрия восприняла русские войска в княжествах как прямую угрозу своим интересам, отвергла предложения России согласиться на дружественный нейтралитет, приступила к мобилизации и выдвижению войск к границам. Николай I и его окружение в целом стремились избежать обострения конфликта с Францией и Англией как главными конкурентами России в Восточном вопросе, и казалось, что это в конечном итоге может быть достигнуто.