Изменения в мировоззрении образованного русского общества, протекавшие в XIX столетии, чем дальше, тем больше делали этот яркий образ человека, сочетавшего в себе глубокую укорененность в русской православной религиозной традиции с европейским профессионально-научным кругозором и мастерством практического синтеза, при всей его мнимой простоте, все более трудно воспринимаемым для последующих поколений. В одном сочинении, опубликованном в 1846 г., славянофил А. С. Хомяков как-то приводил рассказ о «старом барине», к которому из-за границы приехал молодой сын, с которым у того пошли частые споры «о всем русском и нерусском в России. Раз случилось, что сын сказал ему: "Разве не нашему просвещенному времени принадлежит слава побед и самое имя великого Суворова?" Старик обратился к осьми-десятилетнему отставному майору, давно уже отпустившему седую бороду, и спросил: "Что, Трофим Михайлович, похожи были Суворов и его набожные солдатики на моего Мишеля и его приятелей?" Разговор, – по словам Хомякова, – кончился общим смехом и долгим, басистым хохотом седого майора, которому эта мысль показалась нестерпимо смешною. Молодой денди сконфузился» [4].
На наш взгляд, для отечественных историков, начиная с Милютина, природа конфликта Суворова с императором Павлом I осталась неясной. Было очевидно, что полководец был задет пруссоманией самодержца. Некоторые отмечали, что Павел стремился искоренить злоупотребления в армии, а суворовское окружение было здесь не без греха. Значит, нетерпеливый и вспыльчивый царь был по сути прав, а старый фельдмаршал отреагировал как желчный и самолюбивый человек с тяжелым характером. Недооценено было главное – Павел, приказав Суворову распустить его штаб, уничтожал существовавший в мирное время орган боевого командования войсками, фактически превращая Суворова из полководца в администратора или в лучшем случае в инспектора.
В последующую эпоху наполеоновских войн эта сложная проблема оптимального сочетания в военной системе строевого и административного начала решалась при достаточном уважении требований первого. Эмпирическим путем в России в это время была создана система высшего военного управления, особенно близко подошедшая к той модели, которую впоследствии назовут классической прусско-германской, в которой ведущую роль играл полностью независимый от военной администрации Большой Генеральный штаб – детище Г. фон Мольтке-старшего. Во второй половине XIX – начале XX века, в эпоху массовых армий, когда особое значение приобрело качество штабного управления войсками, эта модель и обеспечила Пруссии и Германии превосходство. Это была максимально приближавшаяся к идеалу постоянно действовавшая система научной подготовки войны.
В России в эпоху императора Николая I опасность развития административной сверхцентрализации в ущерб строевому началу еще исключалась благодаря наличию в мирное время группы независимых от военного министра главнокомандующих на важнейших стратегических направлениях, наличию в мирное время общевойсковых корпусов из трех родов оружия с постоянными штабными структурами, сводившему до минимума любые элементы импровизации в их области при начале войны, строгому соблюдению принципа недробимости состава дивизий.
Но военная система с главенствующей ролью военного министра, созданная в 1860—1870-хгг. в результате реформ Милютина, уже имела серьезные органические недостатки, заложенные в самой их концепции. Это, во-первых, невозможность развития в России независимого органа управления и планирования. Во-вторых, засилье административного элемента в ущерб строевому («военная бюрократия») и оторванность военной науки от строевой, повседневной жизни войск. Отсюда следовали непоправимые ошибки в планировании войны, недоразвитость штабного управления крупными войсковыми массами, организационные импровизации на театре войны, ведшие к снижению и потере боеспособности соединений, – так называемая «отрядомания». Эти черты русской военной организации сами по себе не были органически связаны с наличием или отсутствием в России тех или иных социальных или политических институтов, будь то, скажем, самодержавная монархия или сословный строй.
Керсновский был совершенно прав, когда писал, что, упраздняя корпуса, «язву нашей военной системы – "отрядоманию", – Милютин делал нормальным порядком вещей», «Милютин смотрел на ведение боя бюрократически– он совершенно пренебрегал духовной спайкой начальников и подчиненных, взаимным их доверием, рождающимся в живом военном организме за долгие годы совместной службы в мирное время», «положительные результаты милютинских реформ были видны немедленно… Отрицательные же результаты выявлялись лишь постепенно, десятилетие спустя, и с полной отчетливостью сказались уже по уходе Милютина» [5].
Читать дальше