Джон Лаймонд Харт - Русские агенты ЦРУ

«Вы меня расстреляете?» — первым делом спросил он. Одной из наших первостепенных задач в подобных случаях было успокоить этих необычных людей, бросающих свою коммунистическую родину и отдающих себя нашему милосердию. Подобный переход на сторону противника, как правило, наносил им сильную психологическую травму, от которой они восстанавливались долго и с большим трудом. Эта депрессия у них была часто настолько сильной, что от страха вызывала в их воображении сюрреалистические картины пыток и даже казни, которым они могут быть подвергнуты с нашей стороны. Но на самом деле, учитывая ценность информации, которую они могли бы нам предоставить, мы были готовы всячески оберегать и поощрять их. Однако, не имея возможности знать об этом заранее, они всегда ожидали худшего.

Причины перехода на нашу сторону самые разнообразные. Это может быть политически мотивированный протест, неудовлетворенность продвижением по службе или конфликт с вышестоящим начальством. Однако чем бы не было вызвано это решение, определенная эмоциональная травма почти неизбежна. До прибытия в Корею в 1952 году у меня почти не было опыта общения с людьми, покинувшими свою страну, поэтому я оказался не готов к неизбежно возникающим в подобных случаях психологическим трудностям, как, впрочем, и большинство моих коллег из ЦРУ. Никому из нас не приходило в голову, что подобная измена, даже для человека, ненавидящего сложившуюся в его стране политическую систему, неизбежно влечет за собой не только неуверенность в своем будущем, но часто и непроходящее чувство вины. Одним из свидетельств глубины подобных чувств являлось многословие перебежчиков, обычно прямо пропорциональное противоречивости их эмоций. Испытываемый ими стыд, в котором они никогда открыто не признавались, очень сильно довлел над ними, заставляя говорить и говорить, потому что в процессе этого разговора можно было бы попытаться найти мотивы, оправдывающие предательство. Что же касается корейского лейтенанта, то его адаптации к новой жизни в США подобные сложные переживания не мешали, но он являлся исключением из правил, поскольку у себя на родине в Северной Корее уже имел опыт общения с американскими миссионерами, работавшими в стране.

Высшая ступень предательства — когда оно готовится скрытно и будущий перебежчик, притворяясь внешне лояльным своей стране, тайно оповещает о своем намерении иностранную державу. Это существенно отличается как от обычного побега, так и от искреннего откровенного желания работать против своей страны, как это было в делах Олдрика Эймса, Роберта Ханссена и им подобных. Прямой побег, который также чреват психологическими травмами различной степени тяжести, по крайней мере, предпочтителен с точки зрения физической безопасности. В тех случаях, когда перебежчики прихватывают с собой ценную информацию, накопленную ими в период военной или гражданской службы, и передают ее зарубежному государству, они обычно попадают под бдительную опеку благодарного правительства. Примером этому может служить бывший сотрудник ЦРУ Эдвард Ли Говард, ныне проживающий в Москве. В нашей стране перебежчик, попросивший убежища, обычно получает новое имя и «легенду» — фальшивую биографию, позволяющую ему скрыть свое прошлое. До тех пор пока он не найдет способ зарабатывать себе на жизнь, такой человек получает от американского государства финансовую поддержку.

Шпионы, напротив, вынуждены оставаться на своих местах, поскольку их ценность для принявшей их страны заключается именно в продолжении военной или гражданской карьеры на родине. В коммунистических странах, которые традиционно, по крайней мере до развала Советского Союза, являлись для американской разведки высшим приоритетом в деятельности спецслужб, шпионы неизменно подвергались огромному риску — настолько трудна была задача тайной передачи информации из Москвы в штаб-квартиру ЦРУ. До самого окончания холодной войны страны, подобные Советскому Союзу, на жаргоне наших разведчиков назывались «тяжелыми районами», в которых активная и высокоэффективная контрразведывательная деятельность успешно противостояла усилиям американской разведки. В наше время зарождающейся свободы шпионское ремесло значительно упростилось, хотя по-прежнему далеко не безопасно.

И все же задолго до появления понятия гласности многие советские граждане шли на подобный риск, предлагая свои услуги в шпионаже в пользу Соединенных Штатов. Ирония заключалась в том, что, несмотря на эффективность работы КГБ, без всякого сомнения одной из самых успешно действующих подобных организаций в мире, большинство из наиболее ценных агентов, работавших на Америку в период «холодной войны», были все-таки подданными СССР. Почему же эти советские граждане шли на такой риск? Зачем шпионить в пользу страны, язык которой большинству из них был не знаком? И наоборот, почему на это соглашались столь немногие представители других крупных национальностей, в частности стран коммунистической Азии? Некоторые из этих вопросов мы будем подробнее обсуждать ниже.