Джон Лаймонд Харт - Русские агенты ЦРУ

К несчастью, за внешним шармом Филби и кажущейся преданностью англо-американскому союзу скрывалась его давняя лояльность по отношению к Советскому Союзу и КГБ. Гораздо позднее выяснилось, что вся информация об операциях поступала непосредственно его советским хозяевам, что позволяло тем заблаговременно снабжать коммунистическое албанское правительство точными координатами каждого места высадки десанта. И хотя из собственного опыта ранее мне неоднократно приходилось быть свидетелем замедленной реакции албанских военных, в данном случае они уничтожили всех наших агентов.

Лично для нас, кто отвечал за вербовку албанских лазутчиков, за их профессиональное обучение и заброску на родину, невозможность связаться с ними сразу после их высадки и последующее понимание того, что они, должно быть, арестованы, стало огромным психологическим шоком. В чем были наши ошибки? Вновь и вновь анализируя свои действия, мы не могли не изумляться эффективности действий служб албанской госбезопасности в противодействии нашим планам. Никому в ЦРУ и в голову не приходило, что наши соотечественники-албанцы были обречены на смерть обходительным офицером связи британской разведки, напрямую работающим на СССР.

Интересно вспомнить, что много лет спустя обаятельный и весьма неглупый Джеймс Энглтон сказал мне: «Я всегда подозревал, что с этим Филби что-то не так». Однако это заявление вызывает определенные сомнения, поскольку он никогда не делился своими подозрениями ни с кем из своих коллег и не предпринимал в то время никаких превентивных мер.

Душный летний день в Вашингтоне. Стоит середина 1952 года, и я уже работаю в штаб-квартире ЦРУ, возглавляя разведывательную работу, в Юго-восточной Европе. В папке входящих бумаг я обнаруживаю тщательно разработанный план по организации для нас сети нелегальной агентуры, которая должна была покрыть весь балканский регион. Какие бы проблемы ни вставали перед нами в процессе разведывательной деятельности, недостатка в будущих агентах, желающих получить от нас деньги, не было никогда. Другое дело, что они могли принести нам взамен.

Упомянутое досье поступило в Вашингтон из Вены, и многие детали этого плана показались мне до странности знакомыми. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. В период четырехсторонней оккупации союзниками столица Австрии превратилась в своего рода интеллектуальный рынок, на котором беженцы из коммунистической Европы пытались любыми способами заработать себе хотя бы на самое скудное существование. Одной из самых выгодных разновидностей этого «свободного предпринимательства» являлась торговля разведывательной информацией. Большинство из этих мошенников от разведки, свободных от каких-либо идеологических или моральных принципов, пытались одновременно удовлетворить как интерес Советов к трем своим западным союзникам, так и аналогичный интерес Запада к планам, намерениям и возможностям СССР и недавно образовавшегося мощного коммунистического блока. Ни одна из сторон, как оказалось, не слишком преуспела в правильной оценке важности предлагаемой «разведывательной» информации, поэтому бизнес процветал, несмотря на то, что большая часть предлагаемого товара представляла собой не более чем бойко состряпанные фальшивки, имевшие целью во что бы то ни стало заинтересовать потенциального заказчика.

Я обратился к своей секретарше: «Не получали ли мы недавно нечто подобное из Гааги?» Когда она принесла нужное досье, стало понятно, что память мне не изменила. На открытый рынок вышла очередная «фабрика макулатуры», широко рассылающая свои рекламные издания. Оставалось только надеяться, что базирующиеся в Вене многочисленные союзнические отделения и подразделения не поддались соблазну потратить на подобную чепуху часть своих «особых фондов», но больших надежд на это у меня не было. Ведь я только что написал обоснование отказа от плана явно мошеннической авантюры в Румынии, оплаченного легковерным Парижем, и не сомневался в том, что рынок подобных предложений далеко не исчерпан.

Проблема сфабрикованной «секретной» информации стояла перед нами многие годы, сильно затрудняя работу не только в Европе, но и в Азии, где в 1952 году я оказался в качестве резидента в Сеуле, столице Южной Кореи. По прибытии на место мне первым делом пришлось подвергнуть строгой ревизии все «замечательные» планы, на которые ориентировались мои предшественники. Для этого я собрал небольшую команду из самых способных молодых сотрудников, оказавшихся рядом, и постарался привить им здоровый скептицизм, который должен стать главным интеллектуальным оружием работника разведки. Что касается всего, что они слышали и читали со времени своего прибытия в Корею, то я попросил их задать себе единственный вопрос: «Почему я должен этому верить?».