Валерий Величко - От Лубянки до Кремля

А я действительно «обогащал память» — много читал. В один момент увлекся историей религии. Читал «Очерки по истории религии» и «Жизнь Иисуса» Э. Ренана, Коран, Талмуд и др. До сих пор моим друзьям из церковных иерархов, а есть и такие, трудно меня переубедить в моем отношении к вере. Мое неверие, как и отношение к партии, также не было сиюминутным, конъюнктурным, а было выношено глубокими раздумьями.

Я с великим уважением отношусь к вере в Бога как социально-психологическому феномену нашей отечественной истории. Более скептически я отношусь к Церкви, считая ее лишь механизмом поддержания порядка и нравственности в государстве российском, совести в человеке, в частности. Как и любая идеологическая система, как и идеологическая система КПСС она страдает теми же болезнями. Теория, идея прекрасны, исполнители — далеки от идеала и от жизни.

В университете у меня также сложились добрые отношения с библиотекой, и увидев во мне увлеченного и дисциплинированного читателя, меня стали допускать даже до закрытых для простых смертных фондов. Там я знакомился с русскоязычными изданиями Ницше, Шопенгауэра, Фрейда, Фромма и других философов-классиков. Поэтому я смело могу сказать, что «три источника, три составные части» марксизма-ленинизма» я осваивал не по рецензированным размышлениям советских философов типа «Так говорил Заратустра», а по первоисточникам.

А библиотека ВГУ была прекрасной. Не все знают, что наш госуниверситет в мае 1918 года был эвакуирован в Воронеж из г. Юрьева (Дерпта). А Юрьевский университет, бывший Дерптский был учрежден в 1802 году, но первоначальное его возникновение относится к более отдаленным временам. Еще в 1630 году, через 5 лет после занятия Лифляндии шведами, в Дерпте была основана гимназия, которая в 1632 году была расширена в университет под названием Academia Gustaviana, получившего все права и преимущества Упсальского.

И эта библиотека с удивительным даже после множества политических чисток книжным фондом была (и есть) уникальна. Сейчас в библиотеке университета, которая является зональной научной библиотекой, только в отделе редких книг находится около 60 тысяч единиц хранения. А всего в библиотеке более 3 миллионов книг и документов.

Говоря о библиотеках, хотелось бы вспомнить добрым словом и библиотеку минских Высших курсов КГБ СССР, в стенах которой я провел немало часов. На старых книгах там можно было увидеть целую коллекцию библиотечных штампов. Начиналось, к примеру, так: Гомельское жандармское Управление, библиотека ОГПУ, штамп Минского гестапо с орлом и свастикой, потом весь спектр — НКВД, НКГБ, МВД, МГБ и, наконец, библиотека Высших курсов КГБ СССР.

Сейчас, наверное, добавился и еще один — Академия национальной безопасности КГБ Беларуси. Вся история многострадальной Белоруссии в библиотечных штампах.

Но наступил период, когда воспитанный семьей, школой и комсомолом патриотом-государственником, я понял, что должен выбрать свою гражданскую позицию. Или я как американский наблюдатель, сидя на пригорочке, помахивая ножками, критикую всех и вся, и за все. Или, вступив в коммунистическую партию, будучи в ее рядах, активно борюсь за ее обновление, работаю на благо советского государства.

Борьба мотивов «то или это», «быть или не быть» довольно быстро закончилась. Я выбрал первое — быть и, собрав рекомендации и написав душевное заявление, с трепетом направился в Партком КБ химавтоматики, где тогда уже работал.

Но не тут-то было. Мои душевные переживания совершенно не волновали партработников. В Парткоме мне откровенно и нелицеприятно объяснили, что квота для кандидатов в члены КПСС из числа инженерно-технического состава на этот год уже исчерпана и мне надо, если я не передумаю, приходить на следующий год.

Но к тому времени я уже понял, как уже говорил, что есть идеи социализма-коммунизма, а есть партийная бюрократическая практика. Это как в религии. Церковная политика и аморальное поведение отдельного священника никакого отношения не имеют к «вере в Бога». Вера в Бога ли, вера в «дело Ленина — Сталина», вера ли в идеи социализма — коммунизма, в «ельцинскую демократию» — это сугубо личное, даже я сказал бы — интимное дело, зависящее от множества факторов, прежде всего воспитания, образования, интеллекта, совести и др.

Я даже не обиделся, хотя и не собирался в ближайшее время повторять свою неудачную попытку. Жизнь рассудила иначе.

В это время я уже готовился к работе в органах государственной безопасности. Как это получилось — отдельный рассказ.