Михаил Барклай-де-Толли - Изображение военных действий 1812 года

Что делать? Воротиться уже было поздно, итак пустились на власть Божию потихоньку, чтоб не подать подозрения и перешли чрез дорогу, боясь оглянуться; в этом месте я бросил и саблю, чтоб не увидали, а если бы это случилось, что увидели у меня оружие, то не упустили бы из виду и непременно бы застрелили; притом же мы были так от них близки, что довольно одного пистолетного выстрела положить нас на месте; итак, пробираясь потихоньку по Трубе к яблочному ряду, завернулись из виду за оной.

Тут опросил меня мой товарищ: куда вам надобно пробраться? я говорю, что на Ильинку в Ипатьевской переулок; а мне, сказал он, надобно на Солянку в дом Коммерческой академии (ибо он накануне только переехал в оной с семейством и имением для безопасности). Я этому был очень рад, что нам обоим была дорога одна и Академия была недалеко от моей квартиры и разделяли только Варварские ворота; итак, выбравшись из виду у французов, несмотря, что ноги насилу несли, пустились уже бегом, пробежали Никольские и Ильинские ворота, стали подходить к Академии, где нам до́лжно было расстаться, и, лишь только дошли до угла, французская конница вступает в Варварские ворота нам навстречу; какой страх! и как пройти мне до квартиры! товарищ мой сказал: «Вам теперь никоим образом туда идти нельзя, не подвергши жизнь свою опасности,» и предложил мне с собою идти в Академию; я был очень доволен его приглашением и рад, что нашел такое прибежище в таких критических обстоятельствах.

Пришед в оную, говорим, что француз вступил в Москву и застал нас в Арсенале и каким образом спаслись, но нам не хотели верить, а говорили, что это шла наша армия; но, вышед на двор, уверились в истине наших слов, увидя, как проходила французская армия с обнаженными саблями, и бывши очевидными зрителями, как одного русского солдата изрубили на улице против церкви Всех Святых, что на Куличках; итак, мы, избавившись от одной опасности, ожидали следующей, не зная, что с нами последует; наконец, все улицы и переулки были заняты французами, и поставлены на каждом перекрестке караулы.

Тут начали они скакать взад и вперед, делая саблями разные движения, что приводило нас в пущий страх; в сумерки зажгли в городе ряды и еще во многих местах по Москве; в полночь все пустились на грабеж. Во втором часу и к нам пожаловали 5 человек с 10 лошадьми; остановившись на дворе и разложив огонь, пришли к дверям, зачали стучать; но, видя, что долго не отпирают, изломали двери и пожаловали в покои, сначала стали просить из съестного: хлеба, масла, яиц, сыра, вина и для лошадей сена, и, как все это было выполнено, зачали варить себе ужин.

Поевши, двоих оставили у лошадей, а трое пошли по комнатам, начали обыскивать с ног до головы и ломать кладовые и сундуки; которое получше и полегче – брали, а прочее бросали; со мною было только ассигнациями 75 руб. (а прочие оставались на квартире) да серебром рублей 30; ассигнации до их приходу, когда еще начали стучаться, отдал я дворецкому, чтоб с их деньгами спрятать, и они были спрятаны под кирпичи, а серебро оставил при себе, опасаясь, чтоб не стали мучить.

Обобравши прочих, дошла очередь и до меня, начали раба Божия повертывать посвоему, в минуту вышарили во всех карманах, и серебро мое очутилось в руках французов! Еще был у меня в кармане перочинный английский ножичек, купленный у Макария, за который заплатил 12 руб., и тот отняли, мне его жалко было, я стал было его просить пантомимами себе, но, вместо ответа, выхватил саблю и замахнулся на меня, бранясь по-своему; я принужден замолчать и осторонить ее, думая: пропадай ты, проклятое творенье, и с ножичком.

Напоследок, видя, что нечего больше взять, ушли на двор и тут пробыли до рассвета; после их, попеременно, одни за другими, зачали к нам ходить и рыться по кладовым и в сундуках; таким образом, мы не знали ни дня, ни ночи покоя до среды; и не спали ни на волос.

В этот день, в 5 часов пополудни, зажгли во всех местах Москву; в одно время везде запылало, за нами, перед нами и со всех сторон так, что едва-едва пробрались сквозь пламя к Воспитательному дому, задыхаясь от дыму; тут экономский сын, знакомый моим товарищам, нас пригласил или, лучше сказать, велел идти к себе в комнаты; мы, оставя тут своих женщин и детей, сами пошли с прочими отстаивать дом, который был в величайшей опасности.

Какая ужасная картина представилась в эту ночь! все почитали, что это преставление света; к тому же поднялась такая жестокая буря, которая срывала с домов крыши с огнем и уносила на некоторое пространство; а от жары и дыма стоять было нельзя; все почитали, что нам не спастись тут, а выйти некуда, кругом в огне; даже и к Москва-реке приступиться было нельзя, по причине, что против Воспитательного дома стояло много барок с хлебом, которые также все пылали.