Владимир Шигин - Господа офицеры и братцы матросы

Со времени императрицы Екатерины на флот стали приходить и дети более родовитого дворянства, порой даже отпрыски отдельных разорившихся аристократов. При этом во все времена весьма поощрялось создание флотских офицерских династий, некоторые из них, такие как Сенявины, Бутаковы, Перелешины, насчитывали порой по десятку и более представителей.

Исследователи декабристского движения уже давно провели анализ имущественного положения моряков-декабристов. Разумеется, это не дает полного представления об имущественном положении морских офицеров начала 20-х годов XIX века, но общая картина представляется достаточно ясной. Офицер гвардейского экипажа А. П. Беляев писал в своих показаниях: «Я родился от бедных и благородных родителей». Только после заграничного плавания братья Беляевы собрали наконец достаточно денег, «чтобы обмундироваться, как следует, и сшили себе шинели из хорошего сукна, подбитые левантином». Капитан-лейтенант Н. Бестужев никакого имения не имел. Так же как и брат его мичман Петр Бестужев. Мать их имела 34 души и «вообще она состояния недостаточного». Лейтенант гвардейского экипажа Бодиско первый и брат его того же экипажа мичман Бодиско второй своих имений не имели. Семейное имение, неразделенное, которыми владела мать, четыре брата и три сестры, состояло из 200 душ в Тульской губернии. Лейтенант гвардейского экипажа Вишневский «живет своим жалованием, обременен долгами». Мичман гвардейского экипажа Дивов «по смерти отца… остался… нескольких дней от рождения, воспитан трудами матери, не получившей после мужа никакого имения… вдова… пропитывается трудами своими и вспомоществованием благотворительных людей». Что касается лейтенанта Завалишина, то, по его словам, у него: «Отец… и мать… умерли, оставив трех сыновей и одну дочь без всякого состояния». Лейтенант гвардейского экипажа Кюхельбекер второй тоже был достаточно бедный человек: «Мать их…, не имея никакой собственности, живет с дочерью своей, девицей Ульяной, у дочери своей, вдовы…» Лейтенант того же гвардейского экипажа Мусин-Пушкин имел сестру Ольгу, вышедшую замуж за штабс-капитана Маслова: «за нею 40 душ, за мужем… 20 душ». Невестка его, бывшая замужем за его братом, отставным капитан-лейтенантом Степаном Мусиным-Пушкиным, «живет в г. Кронштадте в доме отца своего матроса Тимофея Горюнова». У капитан-лейтенанта Торсона «мать… в бедном положении». Он сам не имел никакого имения. Братья Цедриковы имели сестру, которая жила по родству у генеральши Княжниной и была «состояния недостаточного». У барона Штейнгеля семья «находилась в затруднительном материальном положении». А про тещу сообщается, что она живет в Москве и «находится в крайней бедности». Таким образом, из 17 флотских офицеров только братья Бодиско происходили из сравнительно состоятельной семьи, да еще лейтенант Ленин оставил своей вдове 77 душ. Перед нами типичная картина материального положения флотских офицеров в 20-х годах XIX века.

Власть никогда не была щедра на жалование морякам. Если в XIX веке ситуация постепенно стала выправляться, то в первые годы создания флота все обстояло намного хуже. Из письма первых гардемарин, проходивших обучение в Испании: «И ныне мы подрядили себе квартиры и содержимся одним хлебом и водою, и за тем не остается ничего, чем бы содержать рубашки, башмаки и прочие нужды. И во академии мы учимся солдацкому артикулу, и танцовать, и на шпагах биться, а математики нам учиться не возможно, для того что мы языку их не знаем. Мы же все во взрослых летах, о чем и его царское величество известен. И желаем быть в службе. А здесь мы у командора своего просили многажды, чтобы нас послать на галеры и оной наш командор сказал что «его королевское величество содержит только шесть галер и те в Сицилии и определить де вас кроме академии некуды, понеже те галеры стоят заперты в порте от неприятеля, и не токмо де галеры, но и корабли мало ходят, и на галерах их гардемаринов нет». Мы ж многократно просили, чтобы нам прибавили жалованья. И оной командор нам сказал что больше того нам жалованья не прибавят, и ко двору королевского величества писать позволения нам не дал, а сказал нам чтобы мы о всех своих нуждах просили у царского величества. И оным жалованьем нам содержаться невозможно, потому что мы другова места на все такой дороговизны не видали: о чем ваше сиятельство извольте осведомиться помимо нас. А гишпанские гардемарины содержатся не жалованьем, но больше прилагают от домов своих. А мы дворяне не богатые, от домов своих не только векселей, но и писем не получаем. И в венецианской службе были мы в крайнем убожестве, ежели бы житья там нашего продолжилось, могли бы от скудости пропасть; а ныне приключилась и здесь великая нужда, ничем не меньше прежней: первое, что голодны, второе, что имеем по одному кафтану, а рубашек и протчего нет. Всепокорно и слезно молим вашего сиятельства, умилосердись, государь, над нами, чтобы нам не пропасть безвременно. Соизволь доложить его царскому величеству, чтобы нам быть в службе, а не в академии, и определил бы его царское величество жалованьем, чем бы можно нам содержаться. Ежели мы будем многое число (время?) в академии, то практику морскую, которую мы приняли, можем забыть (а вновь ничего не присовокупим: понеже танцование и шпажное учение ко интересу его царского величества нам не в пользу). Ежели к нам вашего сиятельства милосердия не явится, истинно, государь, можем от скудости пропасть. Умилостивись государь, над нами, понеже кроме вашего сиятельства помощи себе получить не можем».