Дан Берг: Чуден Днепр

1

Кажется, великая бойня утихает мало-помалу. Славный гетман Рудан Дворецкий поднял казачество да и весь народ украинский на священную войну. Всем, кто желал и не желал слушать его, объявил спаситель, что пришло время избавить православный люд от мук и гонений, дабы воцарилась справедливость, дабы наступил конец тирании польских панов и ксендзов, и простыл бы след евреев-кровопийц в дорогой сердцу стороне русской веры.

Булат, огонь и кровь смердили на польских и украинских землях. Бессчетно загублено душ, бурей разыгралась лютость, и сердца завещали поколениям злобу. Выпрямила ли кривду война? Победителей спросить? Побежденных? Да кто они, те и другие?

Рудан Дворецкий почитал лучшим отдыхом от ратного труда беседу с Миколой Шилохвостом, другом студенческой юности. Иезуитский коллегиум, что в городе Львове, наполнил головы молодых школяров знаниями, а чувства — толерантностью и благородством. Шилохвост не однажды доказал Дворецкому свою любовь и преданность. В черные дни, когда руданово нутро терзалось горем о погибшем сыне и об украденной любви, и ярость бессильно билась о наглость судейских и неблагодарность короля, Микола направил гнев обиженного в русло разума, и вместе они начертали план войны за справедливость. А нашла Дворецкого пуля — и Шилохвост привел лучшую на свете лекарку, и та исцелила раненого.

Помятуя о таланте Миколы к словесности, благодарный гетман назначил бывшего однокашника историографом величайшей своей кампании. Частенько друзья сиживали вместе, Шилохвост читал свежие страницы летописи, Дворецкий слушал, порой соглашался, порой поправлял.

2

Гетман, хоть нрава неуравновешенного, но в делах являл тщание и педантство. Сражениями командовал хладнокровно и расчетливо. Народ свой, и песни его и предания любил горячо. Жил скромно, по-простому, но влечение имел к людям образованным, коих мало встречал среди казаков. Умные и приятные собеседники редки, лишь друг Шилохвост отрада души. Случалось, не насыщала дружба — и тянулся к гадалкам и ворожеям, а то и к стопке. Летописец во многом схож был со своим гетманом, а сходство тесно сцепляет друзей. Что один любит, то и другому мило, что первый ненавидит, то и второму гадко. Как и Рудан, болел Микола пристрастием к потустороннему. Не сомневался в переселении душ и мнил себя в новом обличии великим сочинителем лет эдак через двести.

— Слушаю тебя, Микола, и дивлюсь. Вроде, хроника под твоим пером, а ты красу степи и Днепра живописуешь или лихими казацкими танцами хвалишься! — упрекнул Дворецкий.

— От истории не убудет. Славлю прелесть и силу земли украинской, — ответил Шилохвост.

— А песни чудные не забудешь?

— Как можно? Вот послушай-ка, что вставил в летопись:

— Дивно-то как!

— И любовь, и тоска, и правда жизни. Воин оставляет деву, уходит в поход. Вернется ли? Редкий казак до старости доживет, — вздохнул Шилохвост.

— Казачки плодовиты, новых бойцов народят! — бодро возразил гетман, а сам помрачнел, свое вспомнил.

— Однако, Рудан, все почти листы повести отданы эпопее.

— Славно, Микола. Потомки должны знать ушедших героев и деяния их.

— Уверен, навсегда поставим предел позорному владычеству ляхов и евреев и веру православную на щит поднимем и утвердим. Всего достигнем! — воскликнул Шилохвост.

— Боюсь, не всего. Племя Израилево нам не извести, хотя много сил душевных и телесных на то положили, — возразил Дворецкий.

— Жаль, нетерпимо сильно еврейство означило свое присутствие в наших краях.

— Не горюй, Микола, все ж укоротим их ветхозаветную рьяность. Власти жаждут!

— Не только власти. Вековечная мысль о золоте змеится в сердце еврея.

— Повар мой, пленный, из ляхов, говаривал, дескать у иудея всегда жирный гусь на обед, а бедный католик макает в слезы сухую корку.

— То-то они богатеют, хоромы строят, живут по-пански, — заметил Шилохвост.

— А что до панов, так те собаку и еврея почитали лучше нашего брата, — в тон добавил Дворецкий.

— Жаль, не выходит дочиста вымести Украину.

— Не сокрушайся, Микола. Русский православный царь пособит.

3

Очень любят гетман с историографом обсуждать войну, мир и мир после войны. Говорят о том, о сем и о важном. Что может быть отраднее, чем истинно просвещенная беседа?

— Ну, Шилохвост, докладывай, украсил ли летопись повестью о моей победе над еврейской бандой Зэева и Ионы? — спросил Дворецкий.