Леонид Жуховицкий: Ночной волк

— …Остается пять минут, — нечетко прозвучало в вокзальном шуме и, через паузу, еще раз. Люба взяла парня за руку и потянула к вагону. Анжелика осталась на перроне. Мне создавали условия.

Я почти физически ощущал, как рушатся секунды. А, черт с ним! Я подошел, на ходу придумывая фразу. Не успел, только начало кое-как слепилось:

— Простите… Вот вы тогда на набережной…

Не знаю, чем бы все это кончилось, но актриса мне помогла — спросила с надеждой и тревогой:

— Вам понравилось?

Надежда была сыграна, тревога сыграна, но как же я был ей благодарен за эту гуманную игру!

— Не то слово! — пролепетал я и развел руками. — Даже не знаю, как сказать…

И снова мне помогли:

— Самое приятное, когда не знают, как сказать.

— Я прямо рядом сидел, как говорится, у ног…

— Я вас помню.

— Вот, как говорится… с тех самых пор… Словом, у ваших ног.

Фраза вышла — пошлей не придумаешь. Хорошо хоть улыбнуться сумел, дурак косноязычный.

Анжелика тут же отыграла мою улыбку своей.

Я все видел и все понимал — молодая актриса играла общение с представителем восторженной публики, — но плевать я хотел на эти детали! Она была рядом, я с ней говорил, да что там, мог в принципе и за руку взять…

Все мои тормоза летели к черту, я бормотал, уже не контролируя, что несу и как выгляжу:

— Вообще люблю песню, кого только не слушал… Но вот так никогда не действовало… Вы знаете, может, и не увидимся больше… Глупо, сам понимаю… чистый символ, просто знак благодарности…

Не решившись сделать шаг, я стал целомудренно тянуться губами к ее щеке. И вдруг девушка чуть повернула лицо — мой скромнейший поцелуй пришелся в угол рта. Тогда, наконец-то бросив проклятую торбу, я схватил ее за плечи…

— Молодые люди! — крикнули над ухом.

А, проводница! Я оглянулся — поезд уже шел. Анжелика, всплеснув руками, вскочила в тамбур. Я без колебаний прыгнул за ней.

— А как же?.. — испугалась она.

— До первой станции!

Анжелика вдруг высунулась из тамбура, крикнула что-то, замахала рукой — другой держалась за поручень, — и рослый морячок, в три прыжка догнав наш вагон, весело швырнул в тамбур мою торбу, большую и грязную. Я стоял ошалело. Будущая звезда наклонилась, подняла с затоптанного пола нашу рыночную тару и вежливо подала мне.

Проводница закрыла наружную дверь — сейчас спросит про билет. Я схватил Анжелику за руку и потащил через весь вагон в дальний тамбур — я не понял, как и почему с ней вдруг стало легко.

Вагон был плацкартный, люди жили своей жизнью, устраивались, молодая мамаша прилаживала на полу между полками пластмассовый горшок. Скуластенькая со своим парнем сидела у окна, фетровая шляпа лежала между ними на столике. Они проводили нас взглядом и, кажется, не очень удивились.

В тамбуре я стал объяснять:

— Понимаешь, нельзя так. Не могу. Не могу я без тебя. Изуверство! Ведь даже адреса не знаю!

Последний аргумент я почти выкрикнул. И ее глаза послушно округлились, будто и ее привело в ужас, что мы больше не увидимся. Тогда я прижал ее к себе и стал целовать в щеки, в висок, в макушку, бормоча в перерывах:

— Изуверство какое-то, прямо шаманство. Где ты научилась-то? Бьешь прямо наповал! Сдержанности не хватает, но черт с ней, тебе и не надо…

— А вчера одна женщина… — начала Анжелика, и голос дрогнул.

— Да пусть застрелится! — заорал я.

В тамбур вышел какой-то мужик и прочно пристроился курить. Я отвернулся к дверному стеклу. Анжелика попросила у мужика сигарету.

Когда мужик докурил и ушел, я отобрал у нее сигарету, придавил и швырнул в угольный ящик.

— Нельзя, — сказал я, — голос огрубеет. Ты же артистка.

— Уже начал опекать?

— Ага. Холить и лелеять.

Она сказала с улыбкой, но довольно твердо:

— Не надо относится ко мне лучше, чем я сама к себе отношусь.

Я со вздохом пообещал:

— Ладно. Только ты сама к себе относись хорошо.

Потом она спросила:

— Тебе правда понравилось, как я пою?

Я полоснул ладонью по горлу:

— Вот так!

Она вдруг догадалась:

— Вчера ночью на пляже не ты за нами шел?

— Я!

Теперь я произнес это с гордостью.

— Не стыдно? Девушки купаются, а ты смотришь.

— Не-а! — сказал я искренне. — С вами же был парень. Ему можно?

— Он Любин мальчик.

— Тогда, значит, я твой…

Тут же, в тамбуре, я взял у нее координаты. Ручка нашлась, бумаги не было, я записал на ладони. Адрес, телефон — все было чужое и временное. Она действительно училась в театральном и перешла на третий курс, но с двумя хвостами, почему и старалась не афишировать свою принадлежность к славной кузнице сценических кадров. Жила будущая звезда то в общаге, то у подруг — из трех данных мне телефонов главным и самым надежным был Любин.