— Смотря с кем, — ответил я, не слишком удивившись.
— Да хоть со мной.
Голос мне знаком не был.
— А ты какая?
— Горбатая, — сказала женщина и вновь засмеялась.
— Тогда приходи, — позвал я весело, — как раз в моем вкусе.
А не удивился я вот почему. В нашей конторе подобные разговоры шли постоянно и не означали ничего — так, гимнастика языка, свидетельство непринужденности атмосферы и сближения полов. Тексты выдавались и покруче, матерная речь прочно вошла в обиходную. Мне этот взлет эмансипации не нравился, но кто я такой, чтобы учить других жить?
— Тебя как звать-то? — спросили оттуда.
— Вася, — это веселое имя первым пришло на ум, — а ты кто?
— Я-то? — Она помедлила и засмеялась вновь — ох, и смешливая девушка. — Дуня.
Так мы потрепались еще немного: она сказала, чтобы расстилал кровать, а я — чтобы не надевала трусиков. Откуда она узнала мой телефон, спрашивать не стал, все равно соврет. Потом она сказала то ли мне, то ли еще кому-то:
— Ты смотри, выходит, человек хороший.
Я подтвердил, что да, хороший.
И вдруг она проговорила совсем другим тоном, серьезно:
— А хороший, так сиди сегодня дома.
— В каком смысле? — не понял я.
— На улицу не выходи.
— Почему?
— Целей будешь. Не выходи на улицу.
Опять бред. Полный бред. Но в незнакомом женском голосе было вполне серьезное сочувствие.
— Слушай, — спросил я не сразу, — а в чем дело? А?
— В чем, в чем… Это тебе знать, в чем.
— Да не знаю я ничего!
— Так уж и не знаешь?
— Ну честное слово.
Мы ни слова не сказали о сути, но я чувствовал, что говорим об одном и том же.
— Чего ты натворил?
— Да ничего я не творил! Никому никакого зла не сделал.
— Так не бывает, — сказала она и вздохнула. — В общем, пока что сиди дома и не высовывайся. Понял?
— Понял, — ответил я.
— Вот и сиди.
Почему я сразу ей поверил? Не знаю. Наверное, сработали не столько слова, сколько сочувственная интонация.
— У меня даже хлеба нет, — сказал я растерянно.
— Дом большой?
— Мой, что ли?
— Ну не мой же, — с досадой бросила Дуня или как ее там.
— Нормальный. Восемь этажей.
— Вот и попроси, пусть жрачку принесут.
— Кто принесет?
— Ну не я же.
— И долго мне сидеть?
— Как получится.
На этой тюремной фразе кончать разговор не хотелось, и я вернулся к ее первым дурашливым фразам:
— А трахаться когда же будем?
— Останешься живой, успеем, — сказала она.
— Слушай, а лет тебе сколько?
— Сто, — сказала она и засмеялась. Очень веселая попалась собеседница.
— Нет, правда?
— Ну, двадцать. А тебе?
— Старый уже. Тридцать пять.
— В самом соку, — хмыкнула она.
— А ты вообще-то…
…Гудки, гудки…
Кто она? Что она?
Вновь подошел к окну, глянул. Нет, все спокойно.
Подумав, однако же залез на подоконник, как сумел, высунулся в форточку. И опять зазнобило.
Вот оно! На кирпичной приступке у соседнего подъезда сидел с газеткой крупный молодой мужик. Лицом, между прочим, к моему подъезду. Сверху мне были видны только широкие массивные плечи, объемистые ноги и кепка. Серая. Похоже, в клетку.
Я пригляделся. Ну да, в клетку.
Мужик был не тот, которому я вчера двинул в колено, покрупней, сильно покрупней.
Форма, что ли, у них такая? И у кого — у них?
Я слез с подоконника, сел на лежанку и сидел тупо минут пятнадцать. Это был полный бред, но за время со вчерашнего вечера я к нему привык и воспринимал как данность. Следят. Почему-то следят. И некогда разбираться, кто следит и почему — главное, просто уцелеть в этом абсурде.
Я снова залез на подоконник. Тот, на приступочке, даже позы не сменил. Я смотрел сверху на его кепочку. Чего ему надо? Убить меня? Но — за что?
Нет, искать логику в абсурде было бесполезно.
Я опять подумал про милицию. Телефон под рукой, ноль-два, а там скажут, к кому конкретно обратиться. Но — что я скажу? Следят? А где доказательства? Может, человек просто сидит, газетку читает. Ну подойдут, спросят, проверят документы. Не предъявит же он членский билет какой-нибудь там мафии! А за серую кепочку не посадят, это точно. Так что они уедут, а он останется. Или придет другой, уже не в кепочке. Не поставят же у подъезда троих ментов охранять мое спокойствие…
Внизу, в нашем подъезде, хлопнула дверь, кто-то вышел. Потом стало видно — мужчина, в плаще, с портфелем. Малый в кепочке прошел за ним десяток быстрых шагов и, догнав, что-то сказал. Тот остановился, достал зажигалку. Мой сторож не спеша закурил и вернулся к себе на приступочку.
Читать дальше