Леонид Жуховицкий - Ночной волк

— И за чем же дело стало?

Она ответила серьезно и грустно:

— Он не захотел.

— Почему?

— Он сказал: ты — как яркая люстра. А жена должна быть как тусклая лампочка в туалете…

Все дни, что она была у меня, мы говорили только о ней. Похоже, думать о ком-то другом она просто не умела. Это стало надоедать.

В конце концов я спросил резко:

— Тебе чего надо — играть или пробиться?

Анжелика, почти не думая, твердо ответила:

— Пробиться. Пробьюсь — буду играть. А не пробьюсь…

Она посмотрела на меня с досадой:

— Как ты не понимаешь разницу? Ты художник, а я актриса, у нас все по-другому. Ты можешь писать и складывать про запас, когда-нибудь выставишь. А я не могу играть про запас! Не помню, кто сказал, но очень точно: у актера есть только сегодня, поэтому высказаться он должен сегодня.

— Ну и что ты хочешь высказать?

Она немного растерялась:

— Как — что?

— Так — что?

— Это же зависит от роли!

— У плохого актера от роли, у хорошего — от личности.

Анжелика задумалась. Потом проговорила:

— Наверное, ты прав. Конечно, надо вкладывать себя, иначе нельзя. — Она вдруг посмотрела на меня. — Ты как думаешь: я личность?

Я пожал плечами.

— А раньше говорил — личность.

— Раньше я так и думал.

— А теперь?

— Теперь никак не думаю. Не знаю.

— А все же? Я не обижусь.

Я немного подумал:

— Личность обычно несет какую-нибудь идею.

— А ты несешь?

Это было сказано без подвоха, просто для уяснения истины.

— Несу.

— Какую?

— Как-нибудь в другой раз.

— А я — совсем никакой?

— За три дня уловил только одну идею — пробиться.

Анжелика вдруг почти закричала:

— Ты что думаешь, я сама не знаю?! Конечно, лучше сперва учиться, развиваться, а уж потом выдавать. Но где оно, это «потом»? Сегодня меня зовут, а потом, может, никто и не захочет. Люди по десять лет без ролей сидят, за паршивый эпизод в ножки кланяются!

Она дернула губой, словно отгоняя ругательство, и закончила с мрачной убежденностью:

— Пока идет карта, надо играть.

Я машинально удивился:

— Ты играешь в карты?

Она ответила нехотя:

— Муж играет…

Потом она прибирала постель, а я смотрел в окно. Было жаль уходящего времени, холст, начатый еще до ее приезда, отдалялся от меня и мог уйти совсем — при Анжелике не работалось, ее яростный эгоцентризм словно выжигал все вокруг. Черт с ним, подумал я, будем считать — отпуск…

Она сказала за моей спиной:

— Я буду иногда приходить, ладно? Мне ведь никто не скажет правды, кроме тебя.

Я обернулся:

— А зачем тебе эта правда?

Восходящая звезда жалковато улыбнулась:

— Все-таки…

Анжеликины дела в Москве кончились, и она быстро собрала свою сумку с пантерой. Накануне она встречалась с Любой и Верушей и теперь, укладываясь, рассказывала мне про их дела. Новости в основном были нерадостные.

— У Любки плохо, — говорила Анжелика, — по-моему, просто сломалась. Сидит в Росконцерте, место ничего, но… Инерция вышла!

Я удивился, а еще больше огорчился: образ скуластенькой девушки с бесстрастными глазами охотницы, неуклонно взбирающейся по жизненной крутизне, стойко держался в моей памяти и чем-то помогал жить — может, служил примером прочности и хладнокровия в разнообразных и довольно частых передрягах. Жаль было терять такой симпатичный идеал.

— А что у нее?

— Они же с Пашкой разбежались.

— Почему?

— Сложно… Понимаешь, у нее характер. Ну и давила мужика помаленьку. А Пашка терпел, терпел, и вдруг…

— Может, помирятся?

— Вряд ли, поезд ушел. Пока она выдерживала характер, он женился.

— Он что, так много для нее значил? — спросил я с сомнением: уж очень не походил на рокового мужчину этот громоздкий большеротый увалень.

— Дело не в нем, дело в Любке, — объяснила Анжелика, — она не умеет перестраиваться. На первом курсе подружилась со мной и с Верушей — так и дружим до сих пор. Любка только кажется такой самоуверенной, а на самом деле очень привязчивая. Вот посмотри, кто у нее всегда на дне рождения: мы с Верушей, трое одноклассников и еще подружка с детского сада. Она теперь в Перми, но надень рождения всегда приезжает.

— Ну и кто же теперь у Любки?

— Пусто, — сказала Анжелика, — можешь попробовать. Но честно скажу, шансов мало. Не исключено, что она вообще однолюбка.

— А вы с Верушей не могли их помирить?

Наверное, в голосе моем прозвучало осуждение, потому что она стала оправдываться:

— Ты Любку не знаешь. Замкнулась, грызет себя, а попробуй слово скажи…