Кристофер Прист - Дезертир

Но пока я принадлежал армии, и нужно было соответствовать ее бесконечным требованиям. Еще дальше на юг раскинулись горы, покрытые льдом. Столетия назад там окопался враг. За долгие годы никому и ни разу не удавалось пробить брешь в его обороне. Здравый смысл подсказывал, что и сейчас это не получится, даже если при штурме поляжет сто тысяч – да хоть миллион – наших солдат. Очень скоро стало известно, что моя рота не только попадет в первую волну атаки, но и окажется в самом центре боя.

Таковы были предвестники приближающегося четвертого тысячелетия.

На месте битвы уже находились и готовились к атаке многие наши дивизии. Мы вскоре должны были отправиться туда же для усиления.

Как и следовало ожидать, два дня спустя, в глубокую ночь, нас рассадили по грузовикам и повезли на юг, в мерзлые горы. Мы заняли позиции, окопались в вечной мерзлоте, замаскировали окопы и настроили гранатометы. Мне было уже все равно, что ждет меня в будущем, я был раздавлен физически и морально, я просто боялся и ждал, как и все остальные. И, замерзая в окопах, я мечтал о далеких теплых островах.

При ясном небе на горизонте виднелись пики ледяных гор, но отчего-то не было видно никаких следов вражеского присутствия.

Двадцать дней просидели мы в замороженной тундре, а затем неожиданно получили приказ отступать. До начала тысячелетия оставалась неполная дюжина дней.

Мы отходили, спеша прийти на помощь войскам на побережье. Говорили, что там ведутся кровопролитные бои с чудовищными потерями. По прибытии оказалось, что все тихо и никаких сражений нет. Мы заняли оборонительные линии вдоль скал. Все было до боли знакомо – бессмысленные переброски, бесконечные маневры. Я отвернулся от моря – не хотелось стоять лицом к северу, где находятся мои недостижимые острова.

До пугающей годовщины осталось всего восемь дней. Мы активно пополняли запасы. Никогда раньше мы не получали такого количества боеприпасов, амуниции, гранат. Напряжение в наших рядах достигло предела. Я не сомневался, что на этот раз военачальники не блефуют и от реального столкновения нас отделяют дни, а может быть, даже часы.

Я знал, что до моря подать рукой – просто чувствовал это. И если бежать, то сейчас или никогда.

Ночью я выбрался из палатки и, повалившись на бок, съехал с крутого обрыва, усыпанного мелкой галькой и гравием. Так я достиг самого берега. В заднем кармане лежали мои армейские сбережения, и, хотя мы частенько шутили, что деньги солдату без надобности, я решил, что для такого дела они мне как раз пригодятся.

По ночам я пробирался вперед, с рассветом прятался в густом кустарнике, в изобилии росшем в прибрежных холмах. Отдыхал, когда мог, а в часы бдения бесконечно твердил про себя, как молитву, перечень островов.

Как-то ночью я обнаружил широкую дорогу, накатанную автомобильными шинами. Здесь явно проехали грузовики, причем армейские. Соблюдая предельную осторожность, я двинулся дальше, а едва заслышав рев моторов, бросался в укрытие. К военному порту я вышел в плачевном состоянии. Если попить в пути мне как-то еще удавалось, то еды я не видел четыре дня кряду. Я истощился во всех смыслах слова и был готов сдаться.

Добравшись до гавани, я забрел в переулки и через несколько часов рискованных поисков нашел, наконец, нужное здание. В бордель я вошел перед рассветом, в это время бизнес шел вяло и шлюхи в большинстве своем отсыпались. Меня без промедлений впустили, мгновенно оценив тяжесть моей ситуации. И в одночасье лишили денег.

Три дня я отсиживался в публичном доме, набираясь сил. Меня переодели в гражданскую одежду, довольно безвкусную, на мой взгляд, но я ведь не помнил своей довоенной жизни, так откуда мне знать? Я старался не думать, где женщины раздобыли эту одежду и кому она раньше принадлежала. Долгими одинокими часами в крошечной комнате я с разных ракурсов разглядывал себя в крохотный эллипс зеркальца. То, что я избавился от громоздкой грубой униформы с ребрами жесткости и бронированными накладками, уже было частью свободы.

Шлюхи навещали меня каждый день, меняясь между собой.

На четвертую ночь – ночь нового тысячелетия с начала войны – едва село солнце, за мной зашли четверо девушек в сопровождении сутенера и отвели в гавань. Мы отплыли на шлюпке в открытое море к большому моторному судну, что тихо покачивалось на темных водах под прикрытием мыса. Двигались без фонарей, благо от города исходило довольно света. На баркасе уже были люди в такой же вульгарной одежде: рубашки с оборками, ковбойские шляпы, вельветовые пиджаки, на руках – золотые браслеты. Никто никого не разглядывал, не посмотрели и на меня. Нас встретили молчаливо, ни имен, ни приветствий. Деньги перешли из рук в руки, шлюхи расплатились с парнями в неприметной одежде, и меня пропустили на борт.