Станислав Вторушин - Не кричи, кукушка

С приходом брата в доме появился хозяин.

— Что будем обедать? — спросил Федя, запивая пряник молоком.

Катя пожала плечами, ей не хотелось думать об обеде.

— Давай сделаем окрошку? — предложил Федя. — Ты свари картошку и яйца, а я пока полью капусту. А потом пойдем на речку.

Катя посмотрела на него, боясь спросить, придет ли на речку Вадик. Но Федя ответил и без вопроса.

— Прибери на столе, — бросил он, вставая. Помолчал и добавил: — Вадик тоже придет купаться.

Она вспыхнула и отвернулась. Вадик показался таким родным, что ей захотелось, сцепив руки у него за спиной, прижаться лицом к его груди и слушать, как пытается перескочить к ней его большое и горячее сердце. И еще ей хотелось, чтобы он поцеловал ее в макушку и, осторожно прижимая к себе, говорил ласковые слова. Единственные, которые на всем свете предназначены только ей…

Пока Федя поливал капусту, Катя выбирала себе наряд. Купальник у нее был один, поэтому она, не раздумывая, натянула его. Перед тем, как надеть лифчик, встала у зеркала и, уперев руки в бока, посмотрела на свои груди. Когда они начали оформляться, Катя почему-то стеснялась этого. Ей казалось, что груди могут быть только у женщины, а она еще считала себя девочкой. Но сегодня никакого стеснения перед собой у нее не было. Катя повела плечами, провела по одной груди ладонью и надела лифчик. Затем отложила сарафан, в котором вчера ходила на речку, и стала выбирать платье. Их было немного, но одно она любила больше остальных. Голубое крепдешиновое с розой на левой груди. Платье досталось ей от матери, а перешивала его Руфина. Катя надевала его только по праздникам. Она положила платье на кровать, разгладила пальцами и долго смотрела на него, словно раздумывая: надеть или нет?

На кухне раздалось дребезжание кастрюли и Катя, оставив платье, пошла туда. В кастрюле на газовой плите закипела картошка. Катя сняла крышку, бросила в кастрюлю щепоть соли, положила сверху картошки яйца. В сенях послышались шаги, дверь распахнулась, на пороге появился Федя.

— Ты что, еще не оделась? — удивился он, увидев сестру в одном купальнике.

Катя сделала ему рожицу и скрылась в комнате. Бросила взгляд на крепдешиновое платье и, оставив его на кровати, достала из шифоньера другое, тоже перешитое из материнского и тоже из ткани, похожей на шелк. Сегодня ей хотелось выглядеть взрослой. Девочка, жившая в ней до сих пор, вдруг повзрослела и превратилась в девушку. Повертев платье в руке, Катя натянула его на себя и вышла на кухню.

Федя, который стоял у плиты и следил, чтобы из кастрюли не убежала вода, открыл от изумления рот. Он никогда не видел сестру такой красивой. Она походила на только что распустившийся бутон, разве что на губах не хватало нескольких капелек росы. Катя оценила впечатление, которое произвела на брата, улыбнулась и мягкой походкой направилась к двери.

— Ты что, рехнулась? — не выдержал Федя, который все еще не мог прийти в себя. — В таком платье на речку?

Катя повела плечами и сделала удивленное лицо. Весь ее вид говорил: «Я всю жизнь ходила в таких платьях. Разве ты не замечал?»

Вадик нервно ходил по пляжу взад и вперед, не находя себе места. Он договорился с Федей встретиться здесь, чтобы искупаться. По правде говоря, Федя его совсем не интересовал. Ему нужно было увидеть Катю. Поэтому, встретив друга и договорившись с ним пойти на речку, Вадик как бы случайно спросил, придет ли купаться его сестра.

— Еще бы нет, — простодушно ответил Федя, не подозревавший, что между сестрой и другом возникли новые отношения. — Ее на речку хлебом не мани.

Вадик отвел взгляд и придал лицу выражение полного безразличия. Это далось ему с трудом, потому что больше всего на свете он хотел сейчас увидеть Катю. При одном упоминании о ней кровь приливала к лицу и приятно замирало сердце. Он рисовал в своем воображении самые разные картины их встречи. Больше всего ему хотелось сесть с ней на кромку крутого берега, опустить ноги в воду и, болтая ими, как бы нечаянно зацепить ногу Кати, чтобы она, испугавшись, ухватилась за него. Вадик стиснул бы ее в объятьях и, может быть, поцеловал. Хотя и не представлял, как это можно сделать, не стесняясь девушки, средь бела дня.

Катя заполнила все его существо. О чем бы он ни думал, мысли так или иначе возвращались к ней. В ней все было прекрасно. И большие темно-карие глаза, от взгляда которых кружилась голова и слабели ноги, и словно вычерченный по линейке нос с тонкими, розовыми, ноздрями, и нежные, чуть припухшие полуоткрытые губы, обнажающие белоснежные зубы, и небрежно спадающие на плечи темно-каштановые волосы. Когда она, глядя на Вадика, втягивала тонкими трепещущими ноздрями воздух, он видел, как билась у нее на шее тонкая голубая жилка. Ему хотелось приложить к ней ухо, не столько для того, чтобы услышать, как бьется ее сердце, но и понять, откуда в человеке берется любовь. Ведь эта жилка соединяется с душой, а душа находится в самой глубине сердца. И еще ощутить особый, никогда дотоле не знаемый запах чистой девичьей кожи. От Кати исходил особый аромат, от которого Вадик трепетал так же, как жилка на ее шее. А то, что она была немой, его ничуть не смущало. Катя разговаривала взглядом. По глазам, выражению лица можно было без труда догадаться о ее чувствах, желаниях, согласии или отрицании чего-то. Иногда Вадик даже забывал, что Катя не может говорить. Она была ангелом, а у ангелов нет недостатков.