Сергей Носов - Член общества, или Голодное время (журнальный вариант)

Не надо было оправдываться, да уж теперь что жалеть. «Мне Юлия помогала…» — сказал я, сократив кое — как фразу. (Потому что «галстук завязать» за отсутствием такового было бы очень странно договаривать. Да и вообще почему я должен отчитываться?)

«Олег Николаевич! Здравствуйте!» — подошел малознакомый библиофил. «О, кто пришел к нам, Олег Николаевич!» — воскликнул другой. «Олег Николаевич!.. Олег Николаевич!..» — приветствовали меня со всех сторон. Выбежал Долмат Фомич на имя мое и на отчество и, не скрыв радости, обнял меня. «Что же вы тут в прихожей стоите? Сюда, сюда, — повел он меня в комнату с библиофилами. (Книги, книги, книги на полках…) — Я боялся, вы не придете… Господа, узнаете?» «Олег Николаевич! Олег Николаевич!»

Стол.

Знакомые, полузнакомые и незнакомые лица.

Не прошло и минуты, а я участвую в разговоре. В чем трагедия Джойса… (А в чем трагедия Джойса?) Сколько стоит бумага… (А сколько стоит бумага?) Солженицын в Россию вот — вот… (И точно: скоро приехал!)

Стараюсь не смотреть на стол. Но явственны яства. Фрукты особенно.

И ананас.

Где Юлия?

«Простите, я вам не показал еще своих сокровищ, — спохватывается Долмат Фомич. — Посмотрите». Альбом. В цельнокожаном переплете. Титульные листы редких книг. «Редчайших! Редчайших!» На каждом — печать. «Родники. Мои родники. Вскармливаете реку маргинальной сфрагистики».

Вот круглая: Усть — Ижорского фанерного завода «Большевик» на титульном листе «Острова Сахалина», отдельное прижизненное издание. А вот эллипсовидная печать — подарок профессора Скворлыгина — Института хирургического туберкулеза и костно — суставных заболеваний украшает титульный лист первого издания романа «Бруски». А вот квадратная — «Труд — ассириец», это печать одноименной артели производства гуталина, в 35-м году размещалась на Лиговке, что и отмечено карандашом слева от печати, а попала она неизвестно как на книгу Н. Н. Страхова «Бедность нашей литературы», С. — Петербург, 1868 (титульный лист поврежден). Треугольная — «Красный картузник», на «Холодных блюдах и закусках», тем замечательная, что к моменту выхода книги фабрика бумажных картузов прекратила свое существование.

Долмат Фомич любовно перелистывал страницы. «Вот», — похвастался он. Титул сказок Бианки, печать общеобразовательной школы № 186. «Вы знаете, кто там учился? Лауреат Нобелевской премии. Отгадайте, который?»

У меня нет желания что — либо отгадывать. По правде говоря, меня сфрагистика не интересует. Хотя:

«А сами-то книги, без титулов — где?»

«Ну чего захотели! — усмехнулся Долмат Фомич. — Всего не приобретешь».

«Олег Николаевич, можно вас на минутку?» — Надо на кухню. Зоя Константиновна зачем-то зовет. Попросил извинения.

Юлия, стоя у раковины, моет большую кастрюлю, недовольная чем-то. Она даже не посмотрела на меня. Наоборот: отвернулась. Зато ко мне внимательна Зоя Константиновна. Взяв за руку, подводит к столу.

«Для салата. Последний аккорд». — Диковинное приспособление стоит на столе, гильотиноподобное и, если я правильно понял, многоножевое. Соленый огурец жертвенно лежит на керамическом подогуречнике. Крепыш. Я правильно понял. «Нажмите, — последовала просьба Зои Константиновны. — Нажмите на рычажок. Последний аккорд».

Я нажал. Огуречные звездочки попрыгали в тарелку.

«Браво!» — за спиной аплодировали Долмат Фомич и его соратники.

Я шутливо раскланялся.

Долмат Фомич улыбнулся приветливо — мне, но слова, не столь приветливые (под шумок — уверенный, что я не услышу), обратил к Юлии: «Ты бы все — таки надела парадный передник».

Злой взгляд в его сторону. Обнаружив, что он всеми услышан, Долмат Фомич попытался смягчить неловкость веселой шуткой: «Юлия, Юлия, как хорошо тобою вымыта, я вижу, кастрюлия».

«Слушай, не надо!» — неожиданно громко произнесла Юлия. Скинула непарадный передник и вышла из кухни. Библиофилы во главе с Долматом Фомичом поспешили за ней. Я, пораженный, остался. «Своенравна, строптива», — сортируя огуречные звездочки, обескураженно вымолвила Зоя Константиновна. И тут я понял: они же родственники! Ну конечно: отец и дочь! Как же я раньше не разглядел этого? Юлия — дочь Фомича, это же так очевидно! Все объяснилось. Все стало понятным.

Членство в Обществе, надо же — глупость какая!.. Не ему я обязан тем, что Юлия здесь, не так все абсурдно. Все лучше, все проще, все объяснимее!.. И с Долматом нелепое Фомичом знакомство мое, озаренное вдруг вспышкой смысла, — не нелепое вдруг, не случайное вдруг — без библиофилов, — сочеталось вдруг у меня в голове с тем, что Юлия здесь, с тем, что Юлия здесь! Петь душа захотела.