Павел Мейлахс - Пророк

Еще будет разговор об этом.

Какой-то буклетик:

УБЕЙ СВОЕГО ПАПАШУ И ОТДЕРИ СВОЮ МАМАШУ! ЛУЧШЕ ТОПТАТЬ ЗОНУ ЗДОРОВЫМ, ЧЕМ ХАВАТЬ ИКРУ БОЛЬНЫМ!

И подпись: «Движение за истинный психоанализ». Молодежная организация с предложением о сотрудничестве.

А это что за дурь?

Чтобы разобраться, он вызвал своего вице. Вице появился сразу же — он никогда не заставлял себя ждать. Вице было лет двадцать пять. Одет он был в грязноватый свитер почти до колен и в выцветшие джинсы с прорехами. В конторе так повелось: если в костюме, в галстуке — значит, мелкая сошка, а если так, как вице, — значит, большой человек. Сам он был никак не одет. Сегодня только оделся формально по случаю похорон брата. С виду вице был хиповый мальчик с подростковой, просвечивающей на свету растительностью на лице, — но ушлый, беда.

Выражаю соболезнование, шеф, очень серьезно сказал вице.

Он сделал движение рукой: вольно, мол. И спросил:

Что это за движение за подлинный психоанализ?

Да тут в буклете все написано. Они и вправду за убийство своих родителей. Родители, мол, тянут нас назад, в смерть. Говорят, что полумер недостаточно. Вся, мол, история показала.

А что, были случаи?

Да один случай был. Правда, не в нашем городе.

Я не знаток психоанализа. Но мать-то за что?

Ну, убить-то всегда есть за что.

И то правда, сказал он.

Чуть подумал.

Да нет… Это уже форменная уголовщина, ты что, не видишь? Этак мы вляпаемся с тобой, друг мой ситный.

Все я вижу. Относиться к ним серьезно и не надо. Но быть в курсе — полезно. Да и буклетик любопытный.

Что ж… Ну хорошо. Инцидент исперчен.

Он смотрел на вице и думал:

В меру фанатичен, в меру расчетлив, в меру корыстен. Такому бы в политику. Он, наверно, в нее и уйдет.

В их лесу, том лесу, рядом с которым они жили, было полным-полно старой военной дряни, оставшейся от финской войны. Были любители ее выкапывать, ходить, обшаривать лес. Он, правда, не увлекался. Родители ему строго-настрого: и не думай, и не смей. Как раз недавно в дальнем дворе погибло двое мальчишек. Одного наповал, кишки вырвало, как рассказывали. Он стал думать, что «наповал» — это когда кишки вырывает.

Один раз он наткнулся на изъеденный, изъязвленный ржавчиной остов винтовки без приклада. Зеленые гильзы попадались. Даже каски иногда.

Именно здесь когда-то проходила линия Маннергейма.

Вдоль бесконечных, что вправо, что влево, железнодорожных путей шла такая же бесконечная канава. Ему казалось чем-то самим собой разумеющимся, что эта канава и есть линия Маннергейма.

Не понимая, зачем он это делает, он сказал вице:

Устал я что-то…

Вице, чего он совсем от него не ждал, среагировал очень живо:

И от чего?

Он растерялся. Почти машинально ответил:

От работы…

От работы не устают, уверенно сказал вице.

А от чего устают?

От проблем.

Это было так неожиданно. Он задумался над словами вице… Вслух сказал:

Ишь ты… Ну ладно, ступай, братец. Спасибо за участие.

Вице удалился, почтительно склонив голову.

Смотреть буклетик он пока не стал, а взялся проглядеть, да и поправить, если надо, последние проповеди: «Величие смерти как величие крушения», «О низости любви и о благородстве дружбы», «Целительная сила ненависти», «Страх боли», «Страх страха», «Вся правда о Раскольникове». Долго, долго он с ними возился, и все никак их было не довести до ума.

Стал проглядывать статью для философского журнала «Молот». Журнал выходил как независимый, но был фактически журналом «Мухомора», то есть фактически его журналом. Статья называлась «Ничто и Ничего». И тут то же: все было сказано, но почему-то все никак было не закруглиться. Какой-то еще оттеночек оставался, который он хотел бы запечатлеть. Ладно, шут с ним, а то никогда не напишу. И он довольно-таки грубо завершил статью, наплевав на некоторую смутно ощущаемую недоговоренность.

Только сильный имеет право судить сильного. Ты презираешь коротко стриженного быка с перстнями? Так вот: сначала стань не трусливее и не слабее, чем он, а потом презирай. ПОСЛЕ, а не ДО.

Сравняйся с ним, а потом и занимайся своей романской филологией.

Потом он встречался с Большим Политиком. Телевизионщики понаехали. Импозантный Большой Политик источал обаяние неглупого, незлого и умеющего пожить пройдохи. Трудно было устоять перед его улыбающимися плутовскими глазами. Сейчас, однако, он улыбался пикантнее, чем обычно. Действительно, встреча с «Мухомором» была для его избирателя довольно пикантным событием. Но Большой Политик решил рискнуть — слегка поиграть на чужом поле. Это было некоторым риском и для него самого. Большой Политик считался рупором звезд с неба не хватающих филистеров, в меру богатых, в меру бедных, в меру образованных, в меру невежественных. Но он на общем собрании сказал: