Изабелла Худолей: Твоя воля, Господи

То ли это осенние длинные ночи будили в нем тяжкие думы, то ли не давала спать тупая ноющая боль в ноге, отзывавшаяся каждый раз на перемену погоды, только и сейчас лежал он без сна с каким‑то тяжелым предчувствием глядя на трепетный огонек каганца [3] коптилка . А тот метался под каким‑то непонятным ветром, который, казалось, вот — вот погасит его, но он упрямо разгорался снова, недолго горел ровным маленьким желтым пламенем, а потом снова начинал трепетать. Не так ли и твоя жизнь, Родион, трепещет на ветру таким вот беспомощным огоньком? — спрашивал он себя. Кому мешает это ровное маленькое пламя? Откуда этот ветер в закрытой наглухо комнате? Матрена тихо спала рядом, умаявшись за день, спала тяжелым сном наработавшегося человека так спокойно и неподвижно, что он, настроившись своими мыслями на определенный лад, невольно прислушивался к ее дыханию. Жива ли?

Осторожный стук в окно, что возле крыльца, так не похожий на громкий и требовательный грохот запоздалого постояльца, Родион воспринял, как продолжение своих невеселых мыслей и, чудное дело, почти совсем не взволновался. Осторожно, чтоб не разбудить жену, встал, прошел в залу, посветил в окно и, только узнав знакомого батрака, открыл засов. Степан давно работал у старого Браславца и был хоть и батраком, но все же доверенным этого богатого и темной души человека. Родион не раз спрашивал себя, как могут уживаться под одной крышей, хоть и в разных положениях, такие непохожие люди. Родион считал Степана порядочным человеком и когда что‑то зависело от него, помог его матери. Степан этого не забыл. Именно он и сказал в прошлое воскресенье на базаре Родиону о слухах в станице. Еще тогда ему хотелось спросить Степана, не знает ли он, где был Гришка Браславец, младший брат хозяина, в ту ночь, когда его били. Хоть и темно было, но что‑то знакомое почудилось ему в фигуре того верхового, что стоял поодаль от нападавших и был, вероятно, у них за старшего. Уж не Гришка ли Браславец? — еще тогда подумалось ему.

Степан был взволнован, без шапки, волосы его слиплись от пота.

— Бежал что ли?

— Ни, на хозяйской.

Оба понимали, что это не то, что надо говорить. То самое чутье зверя подсказало Родиону, что это за гонец и какую весть он принес. Совершенно непонятно, откуда в сознании выплыло — тот конный и был Гришка Браславец. Он не понимал еще, что такой вывод мог быть лишь продолжением его собственных ночных мыслей и вести, что привез Степан, и еще не сказал ему.

— Тикай, Родион. — прервал тягостное молчание Степан — Тикай, спасай душу. Мотря и диты нехай поховаются. Цей ничью тэбэ будуть громыть. Мий хозяин с братамы. Дуже вин хоче свий шинок витчиныть на станции.

— Спасибо, Степан.

Он не слышал, как вышел Степан, как хлопала на ветру оставленная дверь, как задуло каганец и он оказался в кромешной тьме.

— Матрена, вставай. Буди детей, уходите из дома.

И вот она уже не спит, все поняла, увидев его одетым, услышав во дворе* ржанье Серого. Она все поняла, умная его жена. Все поняла и опять не заголосила. Она метнулась к детям,

потом внезапно остановилась, выпрямилась и посмотрела на него, неподвижного, стоящего посреди комнаты.

— Езжай, Родион. Езжай, будет поздно. Мы не пропадем.

— Я вернусь…

— Нет, Родион. Ты не вернешься. Я это чую.

Он молча подошел к ней, провел рукой по волосам, обнял. На минуту ему показалось, что плечи ее дрожат. Он провел по лицу шершавой своей ладонью. Оно было сухо. Он быстро еще раз сжал ее плечи и вышел. В темноту, в неизвестность.

Они сожгли все, что можно было сжечь.

Матрена с детьми, отсидевшись у соседей, собрав кое — какой спасенный добрыми людьми скарб, на чужой телеге в тот же день перебралась в станицу. Она зарабатывала на жизнь себе и детям, стирая на богатых хозяев. Игнат бросил школу и пошел работать приказчиком в рыбную лавку. Васю отдали мальчиком в ресторацию.

Так и сгинул где‑то Родион. Едва ли он не вернулся бы, останься жив. Не похоже это было на него. Скорее всего, убили его погромщики в ту же ночь. Они явились на худолеево подворье часа через два после того, как уехал хозяин.

Игнат накрепко запомнил события той осенней ночи. Случайно он оказался тогда дома, а не в станице, где учился и жил. Той ночью окончилась его беззаботная жизнь сына шинкаря, мечтавшего выучиться на инженера — путейца. Он видел, как полыхал в огне его родной дом. Смышленный и наблюдательный, он и без пояснений знал, чьих это рук дело. Знал, что инженером ему теперь не стать, что придется всем им — и ему, и матери, и младшим — добывать самим себе хлеб. Вряд ли поможет семье Ульяна, хотя выдали ее замуж за богатого казака Служивского. Не хозяйка она в доме. Всем заправляет скупой и жестокий свекор. Как наяву видел, что будет с Федотом, когда тот не скоро еще узнает их судьбу. Федот обязательно вскочит, лицо его станет белым, глаза бешеными, он сожмет свои громадные кулаки и молча грохнет ими обо что‑нибудь. Это у них с отцом всегда так бывало в большом гневе. Ефим отнесется к вести внешне спокойнее, но матери и всем им поможет, и еще — он никогда не простит этого обидчикам.