Михаил Шмушкевич - Я вас жду

— Ты к голоду, Сашко, вроде бы привычный, я же больно есть хочу, кишки марш играют. Тут рядышком дом мой… Пошли?

Паренёк, смущённо почёсывая затылок, отказался идти, вместе с тем и расставаться с добрым человеком не хотел.

— Ну вот ещё, ломаться задумал, — сказал Виктор Петрович. — В глазах твоих так и написано: хлебца бы свеженького побольше и картошки жареной со шкварками в самый раз.

Шаталов рассмеялся, и Саша улыбнулся в ответ. Впервые его не раздражал смех.

На опушке леса Шаталов вдруг остановился, взглянул на мальчика и спросил:

— Хочешь жить у меня?

Саша кивнул в знак согласия.

Прошло около месяца прежде, чем он написал домой. Вскоре был получен ответ. Истосковался Саша по своим, а вскрыть конверт не торопился — побаивался: не настаивают ли родители на его возвращении? Белый аист, стоящий у корытца с водой, уставился пытливым взглядом на его руку и, казалось, укорял: «Ну и слабовольный же ты парень. Шаталов не такой».

Оторвал тонкий край конверта. Почерк матери. Она пишет: «Виктору Петровичу спасибо, человек он, видно, сердечный, но я соскучилась по тебе, сынок, приезжай…»

— Твоя воля, — сказал Шаталов, прочитав письмо. Он с грустью взглянул на мальчика и добавил: — Привык я к тебе, Сашулька, весьма, понимаешь? Забот-то сколько, край непочатый, как мне теперь без тебя? Не знаю…

Саша Калина был безмерно польщён такой похвалой и не менее удивлён. В тот день случилось вот что. Он встал, как всегда рано, сделал зарядку, умылся, накормил птиц, сам позавтракал и перед тем, как отправиться в школу, решил проверить ранец, не забыл ли чего.

Ранец с откинутым как всегда верхом стоял возле книжного шкафа на полу. Заглянул в него и обмер — пустой! Ни одной книги, ни одной тетради… Нашлись. Но где? Под столом. Ворон Счастливчик сосредоточенно перелистывал клювом и лапами один из учебников. Сашу вначале разобрал смех, однако увидев, что остальные книги и тетради превращены в клочья, он вскипел:

— Что ты наделал!

Ворон сразу понял, что ему следует немедленно ретироваться. Бросая на ходу косые взгляды, вразвалку отправился на кухню. У порога его ударила по ноге чашка. Счастливчик судорожно забил крыльями, несколько раз вскрикнул: «Карх, карх» и свалился набок.

Со двора прибежал Виктор Петрович. Он взял ворона на руки, приласкал. Нащупав у птицы перелом ноги, он обернулся к растерянному и съёжившемуся от неловкости помощнику.

— Безобразие! — вздрогнул голос Виктора Петровича. — Как ты посмел, Саша!

— Счастливчик учебники мои порвал.

Виктор Петрович молчал, о чём-то думал. О чём? Может, считал, что Саша Калина неисправим?

— Вот что…

Саша не поднял голову. Он готовился услышать страшный и вместе с тем заслуженный приговор: «Уходи, ты мне больше не нужен».

— …собери осколки чашки и марш в школу. А по дороге советую подумать о своём поступке.

Прошёл ещё год. Виктор Петрович и его юный помощник стали выезжать на велосипедах в степь. Всю весну и лето они зарывались в скирды, прятались, чтобы вести наблюдения за дрофами. А когда раздобыли три дрофиных яйца, у них начался самый сложный, кропотливый труд…

Передо мной сидит человек, в душе которого зёрнышки доброты дали, судя по всему, отличные всходы. Да, доброта и требовательность. Только так, ничего показного — дети видят насквозь.

Эту запись делаю в снятом мною «углу» — в большущей комнате. Письменный стол с телефоном и настольной лампой, журнальный столик, кресла, пушистый во весь пол ковёр. Рай, живи и наслаждайся!

За плотно закрытой дверью то и дело раздаются отрывистые команды, многоголосое «ура!», треск пулемётов, грохот танков, разрывы снарядов: моя хозяйка Анна Феодосьевна смотрит телевизор. Она уже старенькая, иссушенная временем и болезнями, которых в подобном возрасте предостаточно. Лицо в трещинках, верхняя губа сморщена, нос, в прошлом, видать, довольно симпатичный, превратился в острый клюв, шея дряблая. А вот глаза — ну просто незабудки на солнце! А как они озорно заблестели, когда увидели меня с бумажкой — адресом — в одной руке и с чемоданом в другой.

— Адрес вам дал комендант? — спросила Анна Феодосьевна, уставившись на мои непокорно падающие на плечи волосы, подумала, наверное, что крашеные.

— Проректор.

— Сам?! Поставьте чемодан, девушка, тяжёл небось. Сам проректор, говорите? — переспросила она, и у неё в горле забулькал хриплый смешок. — Кстати, он вас проинформировал, что беру сто рубликов в месяц?