Виктор Шутов - Юность Куинджи

— А отец Илия предложил мне идти в богомазы…

— Такое не по тебе. Я видела, как ты по вечерам пейзажи рисуешь. Я точно так за фортепьяно забываюсь.

— Я слушаю тебя… Под окном стою.

— Ой! — вдруг вскрикнула она. — У меня бывают распущены волосы.

— Кра–а-асиво…

— Правда? Тебе нравится? — с детской непосредственностью спросила она.

Архип наклонил голову. Вера тронула его руку и прошептала:

— Ты тоже хороший и… добрый.

Наступило неловкое молчание. Растерявшийся Куинджи не знал, что ответить, а девушка смутилась своего откровения. Но поборола неловкость и срывающимся голосом спросила:

— Ты разрешишь мне смотреть, как ты рисуешь?

Он грустно улыбнулся, напряженно проговорил:

— Это‑то, плохо получается у меня. Не так, нет настоящей натуры. Если бы как музыка… Ты играешь — и сердце щемит. Не пойму сразу, от чего — от радости или грусти. Такой картина должна быть.

— Смотри, перехвалишь меня, — отозвалась польщенная Вера и коснулась пальцами его ладони. — Я ведь совсем не умела, училась…

— И мне бы учиться, — перебил Архип. Вздохнул глубоко, сказал тоскливо: — Но у кого? Дядя Гарась говорил: не дал бог удачи, вот и не везет. За рисунки все время достается мне. На стенах рисовал — получал подзатыльники от братьев. За портрет Бибелли выгнали с работы. Айвазовский даже в свою мастерскую не пустил. Спасибо Феселеру — помогал. Но теперь он исчез… Я мог бы целыми днями рисовать. Да вот… — он умолк, устыдясь своего внезапного признания.

— А ты рисуй, Архип. Папа говорит — ты настойчивый… Мужчина должен быть сильным, — сказала она твердо, будто приказывала парню не пассовать перед трудностями.

Куинджи поднял склоненную голову. Синие сумерки уже властвовали вокруг, но они не могли пригасить встревоженный и любящий взгляд Веры. Молодые люди долго, не шелохнувшись, глядели друг другу в глаза. Потом, будто испугавшись, девушка прошептала:

— Когда ты рисуешь, разреши быть с тобою.

— Хорошо, — ответил он так же тихо. — Я напишу для тебя. Вечер, открытое окно, и ты играешь.

Однако Вере не удалось увидеть Архипа за холстом. Он встретил возвратившегося из Одессы Кантаржу. Тот схватил парня за руку, притянул к себе, как лучшего друга, и радостно заговорил:

— Давай ко мне! Я поправился теперь надолго. Кабинет после ремонта сияет. Через неделю открываю.

О своем уходе Архип сказал Кетчерджи. Леонтий Герасимович долго молчал, уставившись в бумаги, потом откинулся на спинку стула.

— Вольному воля, — наконец сказал он. — Завтра уходишь?

— Да, завтра.

— Ладно, еще увидимся. Расчет я сделаю.

Куинджи ушел в свою пристройку. Лег на тахту. Невысокий оранжевый диск луны появился в проеме открытых дверей и вскоре скрылся. Со стороны моря потянуло освежающей прохладой. Слегка зашелестели листья в саду, и снова тишина окутала двор. Она была настояна на аромате ночной фиалки и роз. Архип вспомнил, что не раз видел, как Вера ухаживала за цветами, поливала их. Завтра он попрощается с ней — а вдруг навсегда, — и у него дрогнуло сердце. Но ничего не поделаешь: рано или поздно вынужден будет покинуть Мариуполь, ибо не мыслит жизни без рисования.

До слуха долетели звуки фортепьяно. Куинджи вскочил, подошел к двери. Вера сидела за инструментом. Из открытого окна лилась тревожная и в то же время окрыляющая душу мелодия. Она отвечала настроению Архипа, и он взял скрипку. Подошел к осокорю, прислонился спиной к шершавому стволу и сразу, будто так делал уже много раз, подхватил напевный мотив. Высоко в небе мигали зеленовато–синие звезды и срывались вниз, оставляя мгновенный след в бездонном ночном пространстве.

Девушка услышала скрипку и повернула голову к окну. Она увидела Архипа и кивнула ему. Еще вдохновеннее взлетели над клавишами ее руки. Фортепьяно и скрипка рождали одну мелодию, в которой сливались чувства двух молодых горячих сердец, не умевших высказать словами всего, что накопилось в них, и потому переложивших их на язык музыки.

Минул год, как Архип ушел от Кетчерджи к фотографу. Порой дни тащились, будто чумацкие возы по вязкому тракту после дождя, а бывало, мчались, как резвые кони на состязаниях во время панаира [59] Народный праздник греков .

Как‑то осенью к концу дня в фотографию неожиданно пришла Вера. Кантаржа кинулся к ней, любезно расшаркался.