Эльмира Нетесова - Чужая боль

— Да кто в такое время чай пьет? Обоссы- тесь средь ночи! Глянь на время! Уж полночь скоро. Тебе спать давно пора, а ты по соседям шляешься! В другой раз засветло приходи. Ночью больше не открою, — предупредила Петровну, сунув той в руки пакет с сахаром, и открыла перед старухой дверь. Бабка ушла, бурча недовольно:

— Во, люд пошел нахальный, никакого уважения к старикам. Ни принять, ни поговорить не умеют. А ведь сколько годов соседствуем, — забыла поблагодарить за сахар, ушла обидевшись. Зря старалась старая, ничего интересного не увидела. Завтра не о чем побрехать с соседями…

Петровна на другой день приплелась. Долго под окном стояла. Там в доме кто-то громко смеялся. Но над чем? Старуха нос и уши готова была в щель засунуть. Но тут внезапно Яшка занавеску отдернул и тут же увидел бабку. Поначалу испугался, а потом узнал и заматерился на Петровну грязно. Та мигом на дорогу выскочила. А Яшка, открыв окно, крикнул во все горло:

— Слышь, старая лахудра, еще раз под окном увижу, ноги из жопы вырву! Бесстыжая дура!

Бабка вскочила к себе, запыхавшись. Тут же закрылась на все запоры и крестилась со страху. Ведь могла получить чем-нибудь по башке. А как скажешь людям, за что вломили?

В деревне многие любили подсмотреть и под-слушать. Ну, а чем еще заняться бабкам? Своя жизнь прошла. За ровесниками следить неинтересно. Вот и развлекались, кто как мог. Когда никаких новостей не удавалось узнать, скучали на завалинках, возле печек.

Юлька все это понимала. Деревня трудно при-выкала к ней, следила за каждым шагом, не прощала ни одной оплошки. А тут повод в руки, мужик в доме появился. И пошли разговоры по избам:

— Во, окаянная, она неспроста девку Ритки взяла. Мужика дитенком завлечь решила.

— А может, они еще при живой Ритке путались? Не зря ж к ней всяк день бегала.

— Чего ж враз не сошлись, когда Ритка померла?

— Видать, совестно было им!

— У них, нонешних, совести отродясь не было.

— Это верно! — соглашались бабки, вспомнив, что во времена своей молодости они белым днем не ходили под руку с мужьями, считая такое неприличным.

— Зато теперешние оборзели! Еще никем не доводятся, а уже в обнимку идут.

— Ну, Юлька с Яшкой даже рядом не ходят.

— Скрываются на людях. Зато в одном доме живут. Там закрыли двери, и твори что хошь. Никто им не указ, ни живые, ни мертвые!

— Я не верю, что они промеж собой не грешны. Оба ретивые. На ходу отмочат срамное.

— Да будя вам их судить. Нехай живут, как хотят. Ежли семья слепится, разве это плохо? Чем поодиночке маяться, краше вдвух дышать. Оно все легшее. И по дому управиться, и чайку попить. А и зимой спину погреть будет кому.

— А и словом перекинуться, тоже дело немалое. Все ж душе теплей и отраднее, когда живая душа рядом. Есть с кем про жизнь покалякать, прошлое вспомнить.

— Чего в том толку? Как вышла взамуж в семнадцать годов, так считай, что жизнь закончилась. Вместе с конем в хомут впряглась и уже света Божьего не видела. Все годы только работала. Пот со лба не успевала вытирать. А разве лучше других жили! Да ничуть! И что тут вспомнишь, едины горести. Лучше не надо такой памятью сердце в куски рвать.

— Оно и верно, может, наши молодые умнее и живут правильней, легше чем мы, — соглашались бабки тихо.

В это время мимо них прошла Юлька. Поздоровалась со старухами, снова домой заспешила.

— Какая девка была, как огонь! Теперь тоже стариться стала. Поседела, сморщилась, уже бегом не бегает, как раньше, устает. Годы всех ломают, то-то и оно, молодость, как солнце, в руках не удержишь. А жалко, что жизнь короткая, как сон, — посетовала Воробьиха.

Юлька, вернувшись с работы, взялась за дела. Их всегда хватало. Не всегда успевала справиться вовремя. Валила с ног усталость.

Она и не заметила, как за окном темнеть стало. Пора на третью дойку, — радуется баба, что много успела. И только к двери подошла, столкнулась с Яшкой:

— Ты уже уходишь? — спросил грустно.

— Да я скоро вернусь. А тебе чего надо? — глянула на мужика.

— Я так спешил. Хотел вместе побыть.

— Что-то случилось? — встревожилась баба.

— Нет. Соскучился по тебе, по Наташке.

— Ну, ты ж не ребенок!

— В том-то и дело! Чем старше, тем труднее переносится одиночество, — пожаловался человек.

— Ты поешь да отдохни. Я скоро вернусь, — пообещала баба. Яшка, насмелившись, взял ее за плечи. Заглянул в глаза. Едва приметная улыбка скользнула по его лицу.

— Я жду! Не задерживайся! — отпустил бабу, подавив в себе яростное желание обнять, прижать к себе покрепче, поцеловать Юльку, но увидел колючие искорки в ее глазах, перевел все на шутку, сдержал себя.