Николай Дмитриев - Рубин из короны Витовта

Путешествие не было утомительным, и всё равно, задолго до вечера, едва караван вышел на поляну, возле которой журчал ручеек, Гасан-бей приказал становиться на бивуак. Янычары обрадовались и себе на ужин приготовили целый казан пилава [14], а когда наконец стемнело, ещё долго шумели возле костра.

Сам же Гасан-бей удалился в свой шатёр и, нежась на ковре, курил походную трубку с длинным и тонким мундштуком. Четыре масляных светильника создавали вокруг переплетение теней, в трубке Гасан-бея потрескивал, сгорая, шарик гашиша, и под звуки зурны тонкий стан Фатимы обольстительно изгибался в такт музыке.

Под действием гашиша Гасан-бей всё глубже погружался в нирвану и, предчувствуя горячие ласки одалиски Фатимы, постепенно возбуждался. Но вдруг снаружи долетел нестройный гомон, непонятные вскрики, а потом и лязг клинков в сопровождении отчаянной ругани. Походило на то, что янычары, не поделив что-то со спаги, затеяли драку. Такое уже случалось, и зурна продолжала играть, а несравненная Фатима изогнулась в ещё более соблазнительной позе.

Однако это была не обычная потасовка, так как внезапно завеса шатра откинулась и внутрь ворвался неизвестный воин в панцире и железном шлеме. В руке он держал длинную саблю, а глаза его горели боевым задором. Мелодия мгновенно прервалась, и мальчик-музыкант, который до этого сидел у светильника, кинув зурну, с перепугу ткнулся лицом в ковёр.

Фатима, сначала не поняв, в чём дело, ещё какое-то время двигалась в том же ритме, а потом от испуга тоже замерла посреди шатра в своих полупрозрачных шальварах, и только медно-блестящие чашечки, прикрывавшие её груди, продолжали вздрагивать.

При виде такой соблазнительной картины молодой воин встал как вкопанный, неотрывно глядя на очаровательную одалиску. И тут Гасан-бей опомнился. Пытаясь стряхнуть действие гашиша, он ухватился за ятаган, но воин опередил его. Он молниеносно взмахнул саблей и ударил прямо по тюрбану, угодив в заколку с алмазным пером. От этого удара рубин вылетел из заколки и откатился на ковёр, а Гасан-бей, выпустив ятаган, схватился за залитое кровью лицо и повалился навзничь.

В ужасе от увиденного Фатима, неотрывно глядя широко раскрытыми глазами на грозного молодца, стала пятиться, а потом и вообще спряталась за светильник в напрасной надежде, что медный столбик может её защитить. Однако воин не торопился. Наоборот, он опустил саблю, снял шлем и, откинув на плечи белокурые волосы, неожиданно улыбнулся девушке.

И тут в шатёр ворвались ещё какие-то воины и, едва углядев Фатиму, кинулись к ней. Девушка отшатнулась в дальний угол, но это вряд бы помогло ей, если бы светловолосый молодец не преградил путь товарищам и, откровенно грозя им саблей, не гаркнул:

– Отойти!.. Моя добыча!!!

Сначала ворвавшиеся, явно не ожидавшие такого отпора, замерли, потом кое-кто попробовал было напасть на молодца, но у того был такой грозный вид, что они отступили, столпившись у входа. И тогда вперёд вышел осанистый седоусый воин. Уже не грозя оружием, он обратился к воину.

– Ты не прав, Франтишек, это наша общая добыча.

– Нет, только моя! – запальчиво возразил тот.

– Нет, общая, – продолжал настаивать седоусый.

– Я не согласен! – решительно отказался Франтишек.

– Тогда… – седоусый недобро посмотрел на воина. – Тебе придётся это доказать перед всеми.

– И докажу! – пообещал воин, опуская саблю.

Остальные, всё ещё толпясь у входа, недовольно забубнили, но, подчиняясь приказу своего главаря, покинули шатёр. А Франтишек, снова надев шлем, неожиданно весело подмигнул Фатиме и вышел вслед за товарищами…

Бывший таборит Франтишек Гайда лежал на своём возу и, глядя вверх, наблюдал, как высоко в небе шли чередой белые облачка. Неказистый воз всё время качало, колёса прыгали по выбоинам плохо наезженного просёлка, и от непрерывных толчков рана на левой руке Франтишека, которая только-только начала подживать, ныла всё сильнее.

Франтишек обессиленно прикрыл глаза. Потом попытался примоститься удобнее и, как только боль чуть отступила, перед его внутренним взором в который раз возникли события позавчерашней ночи. Тогда багровые отблески пламени огромного костра, разожжённого посреди поляны, высвечивали перепуганные лица пленных и радостно ухмыляющиеся рты товарищей Гайды. По лесу разносилось не слаженное пение, а скорее общий рёв торжествующих победителей.

И каждый раз, когда Франтишек прикрывал веки, на фоне этого дикого гармидера возникало лицо сивоусого главаря, который остервенело нападал, а бывший таборит Гайда отчаянно отбивался. И ещё счастье, что раньше Франтишек побывал в настоящих сечах и потому приобретённые навыки дали ему возможность уцелеть в поединке с таким опытным бойцом…