Рафаэль Сабатини - Венецианская маска

Марк-Антуан высадился и предоставил себя и свой багаж заботам маленького румяного хозяина Баттисты, речисто приглашавшего его на венецианском диалекте, который для Марка-Антуана звучал как смесь плохого французского с плохим итальянским.

Его разместили в просторном салоне бельэтажа, редко предоставляемом и прохладном, с каменным полом и безвкусно украшенным фресками потолком, где купидоны бесподобной тучности буйствовали в невероятно цветистом растительном царстве. Спальня с широкой кроватью под пологом довершала жилище.

Он устроился, распаковался и послал за парикмахером.

Переезд из Турина он проделал за два дня. Ему очень повезло, ибо передвижения разгромленных австрийских войск в западной части Минчо вполне могли задержать его. Однако он избежал встречи с ними, хотя в неприятных признаках их прохождения не было недостатка. Он достиг Местре, не подвергаясь досмотрам, и теперь при виде праздности, мира и спокойствия Венеции ему трудно было поверить, что ужасное насилие войны может происходить ближе, чем в тысяче миль отсюда. Веселые смеющиеся голоса врывались в его окна с канала, и не раз за то время, пока приводилась в порядок его прическа, доносились до него под аккомпанемент скрипа весел и плеска воды, рассекаемой железноголовым челном, обрывки песен, словно подчеркивая беспечность народа лагун.

Вступление в роль убитого Лебеля вменяло ему в обязанность немедленную поездку в Милан, куда Бонапарт совершил триумфальный въезд и где он разместил свой штаб. Но Марк-Антуан уклонился от связанной с большим риском поездки, решив ограничиться письмом французскому главнокомандующему. Таким образом, он создал у Барраса впечатление об исполнении задания к Бонапарту, оставив Директору полагать, что он сделал это не письменно, а лично.

Прошло около трех часов с его приезда, когда, позаботившись о туалете и своих блестящих черных волосах, аккуратно уложенных и причесанных, но не напудренных, он спустился и окликнул гондолу, чтобы добраться до французской дипломатической миссии.

Удобно расположившись в тени фелцы 14, он несся на запад по Большому Каналу, где с приближением полудня движение на воде оживилось, а затем — по сети мелких каналов, погруженных в тень высоких дворцов, — на север, к подножию церкви Мадонны дель Орто. Сойдя на набережную, он прошел узкой аллеей к Корте дель Кавалло — маленькой площади, не больше внутреннего дворика. В углу ее располагалась резиденция посла Франции — Палаццо делла Вечиа — просторное, но относительно скромное здание для столь пышного города.

Гражданин посол Лальмант работал в большой комнате на первом этаже, где он устроил свою канцелярию. Его отвлек Жаков — средних лет, не по моде одетый, проворный секретарь -еврей, который никак не мог забыть, что во время междувластья три года назад он был поверенным в делах.

Жакоб протянул послу сложенную записку, которую, по его словам, передал ему швейцар Филипп.

Лальмант оторвал взгляд от бумаг. Это был цветущий мужчина с тучной комплекцией и полным, благодушным, скорее бледным лицом, словно груша расширяющимся книзу. Вялость его двойного подбородка не вязалась с тонкой проницательностью умных, совершенно черных глаз, весьма заметных на его лице.

Он развернул записку и прочитал: «Камиль Лебель, уполномоченный депутат, испрашивает аудиенции».

Минуту он размышлял в молчании. Затем пожал плечами. — Приведите этого человека.

Когда депутат предстал перед ним, Лальмант увидел мужчину среднего роста, с приятным лицом, худощавого, но довольно широкого в плечах, элегантно одетого в длинный черный фрак и зажавшего свою шляпу под рукой. Посетитель вошел с видом значительным и властным.

Посол успел окинуть его пронизывающим взглядом, пока поднимался для приветствия.

— Добро пожаловать, гражданин Лебель. Мы ждали вашего приезда со времени последней почты от гражданина Директора Барраса.

Вошедший нахмурился.

— Мы? — отозвался он. — Вы произнесли «мы»? Можно узнать, кого вы под этим местоимением подразумеваете?

Лальмант был ошеломлен жестким тоном и холодным, тяжелым взглядом этих светлых глаз, в котором он читал недовольство и упрек. Это негодование на мгновение повергло его в замешательство, и в этом замешательстве он ответил:

— Местоимение? О! Я использовал его формально, как форму выражения. Пока никто не посвящен мною ни в тайну вашего ожидаемого приезда, ни в тайну вашего прибытия.