Ольга Елисеева - Наследник Тавриды

Сегодня сюрпризов не предвиделось. Полонез сменяли экосезы, польки и даже не вполне разрешенные вальсы. У французов они давно привились, не оскорблять же чужестранного министра напоминанием, что танец — наследие революции. Хотя наблюдать это безобразие отваживался не каждый. Взять даму за талию и крутить по всему залу! Только после того как сам император прошелся в паре с супругой, легкой, как перышко, гости посчитали, что высочайшее дозволение дано.

— Мадам, — сказал Михаил жене. — Я вам решительно запрещаю.

В этот момент возле них оказалась царь.

— Вы позволите мне, господин граф?

Пришлось молчать.

Лиза, минуту назад собиравшаяся уверить мужа в своем полном неумении, весьма ловко двинулась на счет «три» и смотрелась очень изящно рядом с рослым государем.

— Я рад возобновить наше знакомство, — сказал Николай. — Пять лет назад мы встретились в печальное для вас и для меня время. Но теперь, надеюсь, горести позади?

Графиня кивнула.

— Когда Бог дает много, Он много и требует.

— Вы это чувствуете? — встрепенулся император. — Удивительно! Мы всегда с вами согласны!

Закончив круг, он вернул даму хмурому Михаилу Семеновичу и потребовал, чтобы кавалеры не стояли у стен.

— Это не тот человек, которого ты можешь опасаться, — с легким укором шепнула Лиза.

— Да, он — не Александр, — задумчиво кивнул Воронцов. — Всю жизнь я мечтал служить государю, который был бы честен, верен слову и далек от коварства. А теперь боюсь. Эти качества погубят его… и всех нас.

— Пока они принесли тебе алмазные орденские знаки! — графиня щелкнула пальцем по крупному камню на звезде. — Идем танцевать.

Из трактира «Европа» на Тверской Пушкин отправился в Большой театр. Явления на публике очень развлекали его. Всеобщее внимание, даже подобострастие, которое выказывали ему во всех домах, чрезвычайно льстило. Он находился в апогее славы. Для полного счастья не хватало чуть-чуть — продырявить Толстого Американца. Но тот благоразумно отсутствовал в Москве. В остальном трудно было вообразить город гостеприимнее.

Давали «Нину». Но стоило поэту вступить в зал, как гул голосов заглушил музыку и пение на сцене. Тысячекратно повторенное имя неслось из каждого угла. Все бинокли обратились к нему. Толпа запрудила проход. Пришлось прервать спектакль, пока звезда не пройдет на свое место. Пушкин не торопился. Он мотал головой, отвечая на приветствия. Любовь публики была для него не в привычку и забавляла, как ребенка.

Поэт уже побывал у Вяземской и в салоне Зинаиды Волконской. Видел Веневитинова, Чаадаева, Шевырева. Потихоньку от царя прочел еще не одобренного цензурой «Бориса Годунова». Досадовал на невозможность делать это в полный голос. Его поддерживали. Смеялись над доверчивостью, с которой ссыльный отнесся к словам императора. Кто кому нужен?

— Он так опозорил себя казнью, что теперь прячется за твоим именем, — сказал Сверчку Вяземский.

— Нет, ты его совсем не знаешь! — с горячностью воскликнул Александр Сергеевич. — Это прекрасный человек, пусть и не наших взглядов.

— Солдафон и невежда! — поддержала мужа Вера. — Он хочет помириться с обществом, оказав тебе милость. Но все ожидали от него другого милосердия!

— Ты народный поэт. Разве твое место в царской передней? — настаивал Петр Андреевич. — Лишившись оппозиционного лоска, ты потеряешь популярность.

Все это очень расстраивало Александра Сергеевича. Он не знал, как себя вести. И только везде говорил о государе хорошо, с благодарностью.

— Он дал мне дышать. Вернул свободу.

— Это иллюзия. — Вяземский с раздражением достал бинокль. — Просто тюрьма, в которой мы живем, вдруг увеличилась до размеров всей России. Нет смысла держать тебя в Михайловском. Сейчас везде ссылка. И то, что ты попал к надзирателю в любимчики — стыдно.

От этих слов поэту стало не по себе. Участь друзей, братьев, оказавшихся в Сибири, разрывала ему душу. Не зная, что ответить, Пушкин нарочито отвлекся от беседы и стал лорнировать дам в ложах. Его внимание привлекла статная красавица с медными кудрями вокруг лба. Ее античное лицо и живые быстрые глаза показались ему знакомыми.

— Это что за Кора? — небрежно осведомился он у спутника. — Я ее видел.

— Едва ли. — Вяземский понял, о ком говорит Сверчок. — Аграфена Закревская. Последние годы она жила в Финляндии. Жена нового министра полиции.

Пушкин прищурился и увидел в глубине ложи лысоватого генерала, о чем-то беседовавшего с Бенкендорфом. Потом снова перевел взгляд на Медную Венеру. Хороша! Аграфена не стала делать вид, будто не замечает его внимания, наклонилась и самым бесстыдным образом послала поэту поцелуй. Он поймал его, как бабочку, в ладонь, чмокнул воздух и сдул с руки, доверяя зефиру отнести ответ прекрасной распутнице.