Дома Степан пробовал снова заняться с Савкой, чтобы обучить его новым штукам. Он вырезал из березы дудку, на которой очень ловко стал выводить разные коленца, заставляя при этом медведя раскланиваться, кружиться на месте и кувыркаться через голову. Савка в точности показывал, как хмель вьется, как девки румянятся и как ребята горох воруют. Он даже начинал уже проделывать с палкой кой-какие военные упражнения, но скоро всё это Степану надоело, и Савка снова засел безвыходно в своем амбарчике.
Между тем шла зима, она была ласкова после перенесенных беруновых лютостей, и хоть не пришлось уже Тимофеичу попотчевать своего приемыша обещанной Соломонидиной кирилкой, но старика пучило от наливных шанежек и блинов, которые беспрестанно пекла Марья. Тимофеич копался в привезенной рухляди, поторговывал ею, приоделся сам и заставил Ванюшку и Степана сбросить с себя изодранное беруново одеяние, потому что берунами на Мезени уже стали пугать детей. Стоило только Ванюшке или Степану, кому-нибудь из берунов, показаться на улице в песцах и лисицах, как ребятишки бросались врассыпную, забыв и бабки и недоигранный кон.
У городских рядов сунулась как-то к Тимофеичу вылинявшая бабенка за приворотным зельем [55] Приворотное зелье – по мнению невежественных людей, снадобье, обладающее якобы силой «приворотить» одного человека к другому, то есть заставить полюбить.
; другая пристала к нему на базаре с петухом, в которого, по её словам, вселился бес. Тимофеич наскоро пожевал губами, изругал и ту и другую, рассерженный вернулся к себе в житницу и молча залез там на нары.
Уже к лету, когда оттаяла земля, прошел по реке лед и надо было приниматься за какое-нибудь дело, к ним во двор стал ломиться солдат с тем самым распухшим мужиком, который тяжелым своим взглядом провожал Степана в его прогулках на новые огороды. Солдат, бывший в полной амуниции, осмотрел всех троих берунов вместе со всем их барахлишком, сунулся было к Савке в дровяной амбарчик, но показал ли ему ошкуй зубы, или выставил когти, а только солдат резво выскочил наружу, присел на бревнышко и отпил из болтавшейся у него на ремне фляги.
Заткнув бережно флягу и смахнув с неё обшлагом приставшую пыльцу, солдат объявил, что он человек казенный, едет с царицыным указом, что велено берунам живо собираться и как можно скорее ехать в беруновом одеянии вместе с медведем в царскую столицу, в некий немалый городец, о коем, должно быть, и они, беруны, наслышаны довольно. И что на этом им весь сказ его, Терентия Недельки, её величества рядового.
Тимофеич, заслышав про её величество, заметался туда-сюда, Степан и Ванюшка остались, по той же причине, стоять посреди двора с разинутыми ртами, а потом все трое бросились в житницу собирать пожитки и вязать узлы.
И пошли: за Мезенью Архангельск, за Архангельском Холмогоры, за Холмогорами каргопольские леса. Малиновыми колокольчиками раскатывался тракт по проселкам и почтовым станциям, через реки – по валким паромам, через овраги – по трясучим мостам.
Степан с Ванюшкой ехали на передней подводе; за ними на отдельной телеге помещался Савка в железной клетке, которую на скорую руку смастерил для него мезенский кузнец; а позади тряслись Алексей Тимофеич Хилков и рядовой её величества Терентий Неделька.
Терентий Неделька сам установил такой порядок путешествия берунов из своей Мезени в столичный город Санкт-Петербург. Он боялся, как бы кто из них не сбежал и не попасть бы ему, Терентию Недельке, на расправу в Тайную канцелярию [56] В ведении Тайной канцелярии находились особо важные дела: о преступлениях против государства и власти.
по такому делу. Он и на ночлегах по нескольку раз принимался ночью пересчитывать берунов и наведывался даже на конюшню к медведю. Но медведь сопел, высунув язык, а беруны храпели как ни в чем не бывало.
Всё же солдат знал, что за ними за всеми нужен глаз да глаз, потому что Россия была полна тогда дезертиров и бегунов. И солдат поглядывал за берунами, но не забывал и своей фляги, которая была подвешена у него на ремне сбоку. Флягу эту он вывез из турецкого похода, и она отличалась тем чудодейственным свойством, что никогда не иссякала, – потому что, как только солдат замечал, что фляга оскудевает, он останавливал весь обоз и забегал в первый же кабак, которых было по дороге довольно. Там он требовал наполнения турецкой фляги, объявляя, что за вино не платит, так как человек он казенный и едет с царицыным указом. Кабатчики наполняли флягу и, когда подводы снова отваливали от порога, слали солдату вдогонку зычные пожелания скорейшей кончины.
Читать дальше