Дороти Даннет - Игра кавалеров (Иллюстрации П. Парамонова)

Рассмотрев высохшую слоновую кость и золото, его высокородные друзья вежливо похвалили вещицу, но он нуждался в более действенной терапии. Только Фрэнсис Кроуфорд, герольд Вервассал, склонившись над прелестной резной статуэткой, сказал:

— Нечто подобное есть в Риме. Но я никогда не видел ничего более изящного. Например, здесь и здесь. — И Лаймонд, расчувствовавшись, произнес пространную речь, а его милости пришлось проглотить и эту пилюлю.

Ни в тот раз, ни в какое-либо другое время невозможно было догадаться, что эти двое — враги. Уже неделя, как герольд повсюду следовал за Джоном Стюартом д'Обиньи и сидел у его ног, преданный соотечественник и робкий поклонник. По ночам и во время службы лорд и его последователь были вынуждены расставаться, но во все остальные часы суток Джон Стюарт, поднимая глаза от кубка, драгоценного камня или манускрипта, неизменно видел маячившего где-то поблизости томного, прекрасно одетого герольда королевы-матери. Лорд д'Обиньи, который не отличался чувством юмора, находил такое положение вещей слегка докучливым, но делал все от себя зависящее, чтобы держаться спокойно и холодно. В конце концов, это ненадолго.

Когда Лаймонд бывал свободен, Маргарет Эрскин виделась с ним. Ричард, перед тем как уехать, рассказал ей, чего можно ожидать. Сам же Фрэнсис, когда они впервые встретились, а произошло это вскоре после эпизода с кабаном, так расписал ей краткий роман О'Лайам-Роу с саксонской культурой, что она от смеха потеряла дар речи, но обо всем прочем не сообщил ничего. Глаза его были ясными, движения резки, словно удар хлыста. То, что вылечило перебитые кости, очевидно, помогло исцелиться и от вредных привычек. Но разговора об этом не было.

В пятницу, в день приезда Нортхэмптона, он стремительно промчался по пустым покоям королевы-матери.

— Милая моя, знамена полощутся, как старые тряпки, а статуи испещрены сонетами. Как ты думаешь, ущемит ли это холодных северян?

— По словам О'Лайам-Роу, — спокойно отозвалась Маргарет, — пьедестал всякой статуи в Вестминстере исписан стихами.

— Но во Франции, моя дорогая, стихи подписаны, — возразил Лаймонд.

Он явился прямо из чьей-то надушенной комнаты и благоухал розовым маслом, а наряд его сверкал драгоценностями. Он явно собирался на бал. Сэр Джордж Дуглас, тоже изысканно одетый, улыбнулся, проходя мимо.

— Какой порыв, мой дорогой. Леди Леннокс потеряет голову.

Но первым, кого он увидел на торжественной встрече Нортхэмптона с двумя шотландскими королевами, был Мэтью Стюарт — муж Маргарет. Лаймонд стоял, сверхчеловеческим усилием сохраняя серьезность, пока Мария де Гиз, увешанная драгоценностями, как волнорез моллюсками, приветствовала гостя тройным реверансом, а юная королева и маркиз обменялись рукопожатиями. Детское личико под тонким, расшитым жемчугом чепцом раскраснелось не столько от того, что ей предстояло продекламировать латинское изречение, сколько из-за тесной шнуровки; чулки с подвязками, длинные рукава, шелковые уборы и шлейфы, волочащиеся по полу, доводили всех дам чуть ли не до дурноты.

Не лучше чувствовали себя и кавалеры в сорочках, куртках и камзолах, в простроченных кафтанах, Пышных штанах пуфами и тесных поясах. Герцог де Гиз, божественно спокойный, вспотел так, что пальцы его оставляли на ножнах темные отпечатки, а кончик завитой бороды Джорджа Дугласа печально поник. В момент, когда королевы приветствовали немногих избранных, поднявшихся на помост, граф Леннокс направился к дяде своей жены.

Мэтью Стюарт, граф Леннокс, чувствовал себя здесь как дома, то же относилось и к Дугласу. Одиннадцать лет граф жил и сражался во Франции, а на более богатые пастбища перешел только восемь лет назад. Из-за дезертирства в Англию он впал в немилость у старого короля Франции; его брат, д'Обиньи, по той же причине был брошен в тюрьму. Но теперь с прошлым покончено. Англия и Франция вот-вот станут союзниками, д'Обиньи — один из ближайших друзей ныне царствующего короля, пусть даже Уорвик, так поспешно принявший протестанство, в настоящий момент не слишком-то жалует Леннокса, все еще может сложиться благополучно, если, конечно, Маргарет не допустит какой-либо оплошности при встречах с этим скользким типом Кроуфордом из Лаймонда и если не случится какого-либо несчастья с юной королевой шотландской или по крайней мере, молился он про себя, ничего такого, что можно было бы приписать Мэтью Стюарту Ленноксу. Со времени первого, давнего щекотливого разговора с братом Джоном он не раз приходил в ужас, когда до Ленноксов в Лондон долетели искры пожара, который д'Обиньи раздувал во Франции. Что бы ни случилось, он хотел остаться в стороне: для них с Маргарет, католиков, жизнь и так таила в себе немало риска.