Роберт Сервис - Аргонавты 98-го года. Скиталец

Я прожил неделю чудес, о каких никогда не мечтал, и находился теперь у самого престола Запада. О, что это была за страна, что за народ! Властолюбивый дух надменного Запада смягчался в нем чарами Востока и волшебством Древней Испании. Сан-Франциско! Множество наречий звенели на его улицах, множество рас ютились в его переулках. Он пригревал на своей груди детей старых седых наций и наделял их своим стремительным, изобретательным духом, полным гордого сознания прежних достижений и веры в славное будущее.

Меня поражала кипучая деловитость жителей наряду с любовью к утонченным увеселениям. Казалось, что деньги даются всем легко и тратятся с увлечением. Все казались счастливыми, жизнерадостными, деятельными. Ночью Маркеэстрит превращалась в ослепительную аллею света, на которой толпились сильные мужчины и красивые женщины, входя и выходя из сверкающих ресторанов. Однако среди этой кипучей страстной жизни я чувствовал в себе странную отчужденность. Временами мое сердце просто болело от тоски, и я бродил по дорожкам парка или присаживался на скамью в Портсмутском сквере, такой же далекий от всего этого, как наблюдатель на своей горкой вершине под звездами.

Я полюбил мечтать на морском берегу, ибо мысль о Полинезии не покидала меня. Я наслаждался солнечным светом, сидя на краю дамбы, и бесцельно следя за вялым крейсированием судов. То были беззаботные, праздные, но, как я теперь думаю, не совсем потерянные дни. Я оценил всю прелесть этих набережных и погрузился в новый мир волшебства.

Чтобы вполне насладиться своей независимостью, я сделался искателем приключений. Ночная жизнь города была открыта мне. С уверенностью невинности я бродил повсюду. Я проникал в притоны подземного Китайского города, с удивлением встречал там белых женщин, которые скрывались при виде меня. В одиночестве я направлялся в курильни опиума и игорные дома. Порок раскрывался передо мной во всем своем бесстыдстве. Иногда мне приходила мысль о том, как взглянули бы на все это мои суровые пресвитерианские предки.

Мои ночные похождения закончились совершенно неожиданно. В одну туманную полночь, идя по Пасификстрит с ее сверкавшими ресторанами, я получил искусный удар сзади и очень изящно покатился в канаву. Когда я пришел в себя в боковой аллее, ошеломленный и разбитый, я увидел, что у меня украден бумажник, в котором находилось почти все мое состояние. К счастью, я оставил свои часы на хранение в гостинице и, продав их, оказался еще не совсем нищим. Но обстоятельства изгнали меня из моей крепости ласкающих грез и столкнули с суровой правдой жизни.

Я сделался завсегдатаем десятицентовых ресторанов и был поражен, узнав, какие прекрасные блюда можно было получить за десять центов. О, ненавистный аппетит этих черных дней! От голодной смерти меня отделяли какие-нибудь жалкие тридцать долларов. Оставалось, очевидно, только сделаться дровосеком или водовозом, и с этой целью я обивал пороги контор для найма. Это были голые, грязные помещения, набитые людьми, которые жевали, болтали, зевали и изучали черные доски, где выставлялись требования дня. Вся жизнь людей, как мне казалось, складывалась из трех моментов: поисков работы, работы и траты заработков. Это была олицетворенная беспомощность лицом к лицу с неизбежным злом труда.

Однажды утром, посетив одно из своих излюбленных бюро труда, я нашел его завсегдатаев в необычайном волнении: крупный предприниматель требовал немедленно пятьдесят человек. Вознаграждение было два доллара в день, причем квалификация была не обязательна. Я протискался вперед в числе других, был опрошен и принят. В тот же день мы все были отправлены на вокзал и погружены в вагоны четвертого класса. О том, куда мы едем и что будем делать, я не имел никакого понятия. Я знал только, что мы направлялись на юг, и в общем мог с полным правом смотреть на себя, как на ракету, пущенную на волю судьбы.

В день моего отъезда Сан-Франциско был весь окутан серым туманом, а улицы его обметал ревущий ветер. Когда же я открыл глаза, надо мной широко раскинулось синее ясное небо, и ослепительно сияло яркое солнце. Апельсиновые рощи шумели, здороваясь с нами, сады миндаля и олив радостно блестели в прозрачном воздухе, чешуйчатые эвкалипты, высокие, сухощавые и узловатые, бормотали нам утреннее приветствие, а белоснежные тонущие в зелени домики улыбались нам, когда мы с грохотом проносились мимо. Мне казалось, что мы попали в обетованную страну песен и солнца, и я молчаливо забился в угол, чтобы любоваться и наслаждаться.