Виталий Гладкий: Вечный хранитель

Один из обвинителей, самый пожилой из старейшин, зачитал список прегрешений Жука перед народом Жмани, куда кроме кражи ларца входило еще и святотатство, заключающееся в осквернении святилища. Ну а Глеба он пустил «паровозом», вменив ему соучастие, только не прямое, а опосредованное.

— Что скажут люди? — спросил он, дочитав свою цидулку.

— Круг! — в едином порыве выдохнула толпа. — Пусть идут на Круг!

— Что скажут старейшины? — обвинитель обернулся к своим товарищам.

— Вор пусть идет на Круг, а ЗВАНОГО отпустить, — сказал Антип.

— Нет! — вскричал Виктор. — Народ сказал! Обоих на Круг!

Мнения старейшин разделились: одна половина поддержала Антипа, другая — Виктора. Тогда старейшина церемонно поклонился Марии и сказал:

— А теперь выслушаем, что решила Хранительница. Хочу напомнить всем собравшимся, что ее слово — закон.

«Блин! — думал Глеб. — А что же обвиняемые? Неужели нам не дадут сказать ни слова в свое оправдание? Где справедливость?! — мысленно спросил он Антипа, вспомнив сказанное старейшиной на горушке. — Вот она, справедливость, перед тобой, великий мудрец. Прав тот, у кого больше прав. И все дела. Наверное, народ Жмани изголодался по острым зрелищам, что так бодро и уверенно посылает нас на верную смерть. Сядут на горушке и будут наблюдать, как мы с Жуком бегаем по кругу, словно две подопытные крысы. Только мне кажется, что не зря Антип потащил меня на верхотуру. Он хотел, чтобы я внимательно обозрел местность. И чтобы определил, в какую сторону идти, если нас пошлют на Круг. Что я, собственно говоря, и сделал. Так что, господа хорошие, ваш страшный Круг мне до лампочки…»

— Мой народ! — казалось, что Мария постарела на добрый десяток лет; наверное, потому, что ее прекрасное лицо вдруг превратилось в маску мудрой правительницы. — Негоже мне начинать свое служение Священному Огню с убийства. Не будет тогда нам счастья. Это я знаю точно. Поэтому от имени всего нашего народа и по праву Хранительницы я скажу им: мы вас прощаем. Они уйдут и забудут все, что с ними было. Я все сказала.

Мария резко встала, подозвала своего коня, который пасся неподалеку, и умчалась в сторону леса. Наверное, среди жманьцев было немало недовольных таким решением новой Хранительницы, но все промолчали. Только некоторые старейшины выразили свое недовольство, но больше жестами и мимикой. В том числе и Виктор, который буквально запенился от злобы.

К Глебу и Жуку, пребывающему в полной прострации, подошел Антип и сказал:

— Вам пора уходить из деревни. Ты, — ткнул он пальцем в грудь Антона, — иди, собирай вещи. А ты, — обернулся он к Глебу, — иди за мной.

Антип привел Глеба к лесному святилищу. Он остановился на краю поляны и сказал, указывая на кубическое сооружение, которое Глеб в мыслях называл языческим храмом:

— Там тебя ждет Мария.

Глеб кивнул и медленными неуверенными шагами, словно ступая по раскаленным угольям, двинулся по аллее из менгиров к открытой двери храма.

Внутри царил полумрак. Помещение освещали лишь несколько свечей. Но даже при таком неверном и слабом свете Глеб с удивлением рассмотрел, что это никакой не храм, а нечто похожее на дамский будуар. Наверное, это было лесное жилище Марии.

В помещении стояли кровать с подушками, комод, два кресла, туалетный столик с большим зеркалом и два канделябра. В красном углу находился богатый иконостас, посреди которого был прикреплен анк — точно такой же, как в «тереме» бабы Глаши. Перед иконостасом висела зажженная лампада и горели три толстые свечи. В одном из кресел сидела Мария-Мариетта и пристально смотрела на Глеба.

Он стоял перед ней едва не навытяжку — как солдат, и не знал, что ему делать. Его пугали глаза Марии, которые в полумраке светились, как у кошки. Может, великий Гоголь был не таким уж и фантастом, когда описывал своих «панночек» с весьма нестандартными возможностями…

— Ты боишься меня… — В голосе Марии прозвучали упрек и горечь.

— Еще как боюсь… — Глеб сделал над собой усилие и засмеялся. — Первый раз в жизни попал под суд. Я всегда сторонился работников правоохранительных органов, а тут в качестве главного судьи выступает моя… кгм!.. — Глеб запнулся, не зная, как правильно назвать Марию. — Моя добрая подружка.

— Я уже стала подружкой… — Мария-Мариетта встала, подошла к Глебу вплотную и взяла его за руки. — Господи, но почему, почему?! Почему я не могу любить, как все, и быть любимой! Неужели в твоей душе нет ко мне ни капельки любви?