Виктор Вальд: Месть палача

Вот только… Не стал ли этот двуглавый символ пророком, предсказавшим то, что в империи появится две головы, два императора? А теперь, с объявлением соправителем и старшего сына Иоанна Кантакузина, и вовсе – три!

Если одна голова на плечах так адски болит, то, как болят две? А три?

«… един бог – един василевс – единая империя. Где многовластие – там и неразбериха, погибель для подданных!»

Никак не может избавиться от противного ночного голоса премудрой августы Анны несчастный василевс Иоанн Кантакузин. Есть вина его в том, что на истерзанном теле империи много голов, и смотрят они в разные стороны.

– Чудо. Только чудо, – одними губами произнес Иоанн Кантакузин.

Но в огромном и гулком помещении эти слова слышат все из тех немногих, что еще остались при дворе.

– Ты слышал? Он сказал чудо. Только чудо!

– Нет, не слышал, – не моргнув глазом, ответил Никифор.

Ему ли правой руке самого эпарха [7]Константинополя, искушенному во всех и всяких делах и делишках дворцовой жизни ловиться на возможных хитростях и без сомнения затеваемых интригах.

– Не может быть. Это все слышали. Все!

А, может, это и не хитрости, а просто глупость, граничащая с отчаянием? Смотри, как побагровело лицо Василия Теорадиса. Не подобает самому паракимомену [8]самого василевса пребывать с таким лицом! Может, он и в самом деле поглупел и утратил многолетний опыт дворцовой жизни? Вон как с жирных щек стекают ручейки пота. А, может….

Был когда-то при Иоанне Цимисхии временщик, и он же паракимомен Василий Нофа, евнух. Посетовал василевс, что многое из государственной казны попадает в руки его постельничего, и что же? Умер вскоре василевс.

Осторожным нужно быть со словами. А этот, как и тот паракимомен. К тому же, как и тот – Василий. И также евнух по преемственности.

– Что делать? Как быть? Если уж сам василевс решил положиться на чудо…. То….

Толстые руки евнуха растерянно разошлись в сторону.

– После того как наш василевс вернулся от проклятого бея Орхана, это едва ли не первые его слова при нас. Скажу тебе, друг Никифор, что я сделаю. Сейчас же велю перенести свои сундуки в Галату…

– Ты доверяешь генуэзцам? – притворно удивился «друг» Никифор.

– Нет, конечно. С сундуками будет несколько… Не важно. Но с пирса Галаты все же легче будет… Сам понимаешь… Если что…

Никифор неоднозначно кивнул головой и поспешил на выход.

В третьем часу по полудню двери дворца закрываются, чтобы дать возможность василевсу отдохнуть от тяжких государственных дел в кругу семьи и ближайших друзей. Так что мысли о чуде можно отложить автократу до утра.

Если он сможет.

Свои сундуки Никифор уже неделю, как отправил в Галату. И охрана накопленного за многие годы службы куда надежнее, чем у этого толстого евнуха.

Но, все же. Нет покоя в душе правой руки самого эпарха столицы. Нет, и все!

К тому же проклятый герцог наксосский так и не прислал ни единой весточки о себе и своей раззолоченной галере. Как в воду канул Джованни Санудо. А если точнее, то в вино. В этом и не сомневался многоопытный Никифор, отлично видящий сущность каждого смертного, возникшего на его жизненном пути.

Сломала могучего герцога смерть простого человечка. А может и не простого. А может и не человечка. Никифору со слабым зрением, истраченным в молодые годы пребыванием в услужении у писаря, увиделось лишь размытое лицо на чудовищно огромной голове, да длиннющие руки, еще более длинные от собственного страха и грозного кнута в них. Такие ручища бывают только у демонов в аду.

Ах, да! Он же и есть сам демон – Шайтан-бей. «Синий шайтан». Разрушитель городов. Так что может даже и не человечек, а человек, потеря которого разрушило многое важное в жизни великого герцога наксосского.

И чего этот демон пришел на ум Никифора?

Ах, да! Мысли переплетаются. Это плохо. Герцог… Его галера… И как бежать, если… Не случится чуда? Чудо… Чудо…

Никифор сидел на верхней террасе ведомства эпарха и свойственно его натуре занимался несколькими делами одновременно. Ему хотелось в это верить, но мысли… Они переплетались. К тому же месяц тому назад каким-то таинственным способом прямо из-под руки у Никифора исчезли венецианские стекла. И теперь без очков главный помощник эпарха был наполовину слеп. Близкие предметы расплывались, а читать важные документы приходилось едва ли не носом. И от этого и от тяжелых раздумий он часто находился в дурном расположении духа.