Иван Дроздов - Покоренный атаман

— Да, вы славно умеете мастерить, — сказала женщина, глядя на руки Андрея: они ловко сгибали бумагу в нужных местах, разглаживали борта очередных «боевых» судов флотилии. — Вы, наверное, техник или инженер?

— Угадали. То есть не совсем, конечно, но работаю, как говорят, по механической части. А вы чем занимаетесь?.. Голос у вас музыкальный. Такой у певиц бывает… Извините за нескромность, но мы уже битый час, как рядом, а незнакомы. Как–то нехорошо, неловко…

Хотел сказать: «Я где–то вас видел», но тут же раздумал, посчитал такой ход избитым, банальным. А что он действительно ее видел — он убеждался все более и втайне бранил свою забывчивость.

— Меня зовут Мария. — Она улыбнулась. — За певицу меня приняли?.. Ну, положим, певицей я не была, но к искусству отношение имею.

Самарин сделал горку из камней и стал бросать в нее голыши. Он теперь боялся показаться в глазах Марии неучем и думал, о чем бы завести разговор. Он почему–то решил, что Мария художница, или скульптор, или, по крайней мере, архитектор.

— Вам не приходилось заезжать в Степнянск? — спросил он с тайной надеждой, что Мария бывала в его городе.

Мария засмеялась: — А я живу там.

Андрей резко повернулся к ней и с минуту стоял с зажатым в руке голышом. Она степнянская!.. Значит, он действительно ее видел. Может быть, на улице или в театре, а может, в институте?.. Вот здорово, если и она работает в институте. Но тут же он вспомнил: «…певицей я не была, но к искусству отношение имею».

— Странно, что я вас не встретил в Степнянске. Я бы вас приметил.

— Это почему же? Я чем–нибудь выделяюсь?..

Она задавала вопросы, на которые не нужно было отвечать. Андрей и не пытался этого делать.

Василек извлек из воды «флагманский крейсер», подошел к Самарину.

— Дяденька, а почему нет пушки?

Андрей посадил мальчика на колени, провел ладонью по белым кудряшкам.

— Где твоя панамка? — спросила мать.

Андрей кивнул на белую шляпку, лежащую между камней: — Какой же ты капитан без головного убора? Ну!..

Мальчик стремглав побежал за панамкой. А когда вернулся, по бокам крейсера уже торчали стволы четырех пушек. Андрей сделал их из лежавшего у его ног тоненького прутика.

— Орудия дальнего боя, — пояснил Васильку.

— Атомные? — спросил малыш.

— Пока нет. Завтра сделаем атомные.

— А подводную лодку сделаем?

— Будет у нас целый подводный флот.

Мальчик, сияя от счастья, побежал к воде.

Самарин бросал камешки в пирамиду голышей; ждал, когда Мария заговорит с ним, но Мария молчала. И тогда он первым пустился в рассуждения:

— Иные говорят: нет ничего однообразнее моря. Мне кажется, наоборот — море никогда не бывает одинаковым: утром оно зеленое, днем — серебристое, вечером… Как вы думаете, каким бывает море вечером?..

— Если светит солнце — изумрудным. В пасмурный день черным или почти черным. Но разве только море всегда переменчиво?.. В природе и вообще–то нет ничего постоянного.

— Как, впрочем, наверное, и в искусстве? — сказал Андрей в надежде, что Мария заговорит об искусстве и тем самым начнет рассказ о себе.

— Вы, конечно, видели в Степнянске цветное панно «Весна победы»? — спросила Мария.

— Я почти каждый день хожу мимо него на работу. Помню каждую царапинку на нем.

— Так вот, в детстве, когда я была еще школьницей, мы помогали художникам выкладывать панно из цветного камня. Представьте, это была очень трудная работа. Художникам не давали машин, и они на тачках привозили камень из–за города. Уставали так, что не могли лазить по лестницам. Приходилось нам таскать наверх камни. Я выкладывала из черной керамической плитки сапоги. А вы знаете, как много там сапог — и у солдат, и у генералов, и у рабочих. Все почему–то в сапогах. И, разумеется, в разных. Помню, как один молодой и высокий, вроде вас, художник мне говорит: «В искусстве, как и в природе, ничто не должно повторяться. Сапоги тоже должны быть разными. И уж, конечно, сапог Генералиссимуса не должен быть похожим на сапог солдата!»

— Что–то не приметил я там разницы.

— Ой, не говорите! Значит, невнимательны, не пригляделись. Для его сапог и плитки подбирали другие, и конфигурация у них фасонная.

— Наверное, то были художники от слова «худо». Они создавали фотографию, а не произведение искусства.

Самарин решил, что напал на верную мысль, больше того — на оригинальную. Он готов был развивать ее и дальше.

— Художники прошлого, — продолжал Самарин, — копировали природу: с точностью изображали лес, облака, реки. Свой метод они называли реализмом. Видение мира таким, каков он есть, умение запомнить, запечатлеть, то есть перенести уголок природы на полотно признавали за высшую способность творца.