Юханан Магрибский - Сказка о востоке, западе, любви и предательстве

Закованный в доспехи, будто он вовсе их не снимал, с мечом на коленях, герцог сидел на резном кресле, в котором взор Джабраила привык встречать статного белобородого Зафарию. Но теперь старик стоял, склонив голову, неподалёку, среди прочих, кому дозволено было остаться при новом дворе.

— Купец Джабраил аль Самуди, с прошением, — смешав в голосе презрение и любопытство, назвал его рыцарь.

Герцог поднял на него холодные глаза, безучастно отвёл, и дозволительно махнул рукой: «Говори».

— О, могучий и светлый, да будет тебе известно, что всегда Асиньона славилась своими богатствами, и никогда базарная площадь не пустовала, и, что ни день, приходили и уходили из неё караваны, гружённые разным добром и золотом. Не было такого товара, какой не сыскать было в Асиньоне, и всякий купец за честь почитал привести караван сюда.

Герцог равнодушно пропускал его слова мимо ушей, а купец продолжал:

— Дозволь же и теперь, дабы не умереть полноводной реке, перекрытой плотиною, водить, как прежде караваны и в Хайам, и в Бульмет и в Асадонию, и в Лакхву.

— Да будет тебе известно, почтенный купец, — отвечал ему герцог, — что до сей поры, если только не дошли добрые вести до твоих ушей скорее, чем до моих, и Хайам, и Бульмет, и Лакхва сопротивляются власти короля моего Филиппа. Знаешь ли ты об этом, купец?

— Знаю, могучий, — отвечал Джабраил.

— Раз так, то не следует ли мне бросить тебя собакам, за измену, почтенный купец?

— Могучему не следует так спешить. Мы мирные люди и не любим войны. Война мешает караванам возить товары, и сундуки наши пустеют, и дети наши, и жёны начинают бранить нас оттого, что недостаёт им былого богатства. И нет в том никакой измены, чтобы привезти из Хайама немного шёлка а взамен отправить масло. Но я покорен слову могучего, и не поведу караваны ни в Хайам, ни в Бульмет, ни в Лакхву, однако, что же до Асадонии, добрые жители которой не противятся власти твоего короля? Ежели и тут ты откажешь, то всего и богатства останется в нашем городе, что Лисаале, старая колдунья, к которой бегают девки лечить свои недуги.

— Хитрец! — усмехнулся герцог. — Что до Асадонии, то мы…

Над ухом Жоффруа склонился вельможа, в котором Джабраил узнал Ису-аль-Нахима, давнего своего приятеля, с которым всё никак не удавалось свидеться с глазу на глаз в безлюдном закоулке.

— Что до Асадонии, то мы подумаем, купец, — ответил герцог, и Иса злорадно улыбнулся Джабраилу. Джабраил ответил ему радушной улыбкой.

— Позволь мне, могучий, преподнести тебе скромный дар, — слуга подал Джабраилу поднос с изукрашенной шкатулкой. — Это шкатулка слоновой кости, и лучшие искусники вырезали узоры на ней, так что любоваться ими можно дни напролёт. Но она лишь скорлупа для моего подарка, — Джабраил щёлкнул замком, и крышка откинулась, — тончайший шёлк! — он сложил пальцы щепотью и запустил внутрь шкатулки, широким взмахом повёл рукой, и по воздуху расстелился замерзшим огнём, колышась, словно морские волны, ярко-алый шёлк.

— Но шёлк слишком тонок и, занял столь мало места в шкатулке, что я не мог подарить её тебе, могучий, едва наполненной. И я насыпал в неё жемчуга, самого лучше, из того что имел. Горе мне, могучий, ибо теперь богатства мои сократились на половину, но не жалею я об этом!

Так и сказал Джабраил, и отдал шкатулку, и с поклоном удалился, и сплюнул, отойдя от дворца сотню шагов, чтобы очистить рот ото лжи, и единственное, чем недоволен остался Джабраил, так это тем, что при дворе не было красавицы Изольды, и он так и не заглянул в её карие глаза.

Теперь ему оставалось только ждать.

Долго ли ждал Джабраил? Что для влюблённого лишний час ожидания встречи, разве не мука? Что для отшельника ожидание, длиною в жизнь, разве не благость? Но Джабраил был влюблён, и замыслы жгли его душу, воплощаясь в его мыслях то так, то иначе, и потому ожидание казалось ему столь же бесконечным и прихотливым как узор на расписных стенах древнего храма Асиньоны. Однако, как бы ни были мучительны сомнения Джабраила, его светлость, герцог Жоффруа подарил шкатулку герцогине Изольде, а та, любуясь тонким шёлком, переливами жемчуга и искусной резьбой, увидела записку.

Герцогиня развернула тонкую бумагу и прочитала записку вслух. На её губах играла лёгкая улыбка, будто то бы то была лишь чья-то невинная шутка, но старая Фрида, нянька Изольды, увязавшаяся за своей воспитанницей в Святую Землю, и твёрдо решившая в ней умереть, дабы спасти свою грешную душу, поджала сухие губы и сказала, что не иначе как записка прислана одним из нечестивцев, который вознамерился совратить светлую душу её госпожи, а, значит, необходимо показать её Его Преосвященству, дабы он решил, что с ней делать, и нужно ли теперь поститься, чтобы оградить себя от опасности, или хватит одной только молитвы.