Наталья Дмитриева - Алхимики

С гордостью и умилением Андреас взирал на дело своих рук, чувствуя, как его душа наполняется неизъяснимым блаженством. Действуя размеренно и неторопливо, он вынул тигель из печи, перелил серебро в приготовленную форму и поставил остужаться. Каждое движение доставляло ему ни с чем не сравнимую радость.

Не сводя взгляд с чистейшего серебра, Андреас опустился на колени и прошептал:

— Qui timetis Dominum laudate eum universum semen Iacob magnificate eum… quoniam non sprevit neque dispexit deprecationem pauperis nec avertit faciem suam a me et cum clamarem ad eum exaudivit me. [60] Боящиеся Господа! восхвалите Его. Все семя Иакова! прославь Его… ибо Он не презрел и не пренебрег скорби страждущего, не скрыл от него лица Своего, но услышал его, когда сей воззвал к Нему.

Его лицо пылало, а сложенные на груди руки источали жар. Он закрыл глаза.

Почва была подготовлена, и семена, упавшие в нее, уже дали всходы. Андреас ощущал животворную силу, тянувшую их вверх, и рос вместе с ними. Ему казалось, что он вот-вот оторвется от земли. Сознание его расширилось до самых дальних пределов мира; охватив их, он устремился ввысь, к лестнице, ведущей в небеса. Чудесный свет, которому нет названия, струился по ее ступеням. И Андреас коснулся их с глубоким благоговением и стал подниматься.

Чем выше он восходил, тем свежее и чище становилось вокруг, и воздух наполнялся сладостью. И вот он оказался на вершине великой горы, которая возвышалась над миром в окружении огромных сверкающих пиков. Белый снег окутывал гору, словно мантия, а над ней было только небо — бездонная синяя пропасть, наполненная светом, бесконечная и близкая одновременно. Один лишь шаг отделял от нее, но, сделав его, Андреас понял, что падает.

Он напряг все силы и не рухнул вниз, но, подобно сброшенному с пьедестала кумиру, перевернулся и увидел под собой еще одну бездну, столь же глубокую, беспредельную, но пустую и черную, как смерть.

И сияющие небеса и вершина мира уплывали от него все дальше. А он падал все ниже и ниже, и ничто уже не могло удержать его в падении.

Осознав это, Андреас беззвучно вскрикнул, и тело его свела мучительная судорога. Усилием воли он попытался дотянуться до вершины, чтобы вновь встать на ней. Но так как он висел вниз головой, ему не удавалось обрести опору. И тогда всем своим существом Андреас пожелал, чтобы небо вновь было над головой, а черная пропасть — под ногами. И едва он пожелал этого, как мир задрожал и перевернулся, и свет опустился вниз, а тьма вознеслась вверх.

Но человек в перевернутом мире по-прежнему уносился в бездну.

Тяжело дыша, Андреас открыл глаза. Вокруг было темно, только оранжевые огоньки изредка вспыхивали в печи. Андреас, как дряхлый старик, еле поднялся с пола. Его ноги тряслись, колени ныли, хребет утратил плотность. Он был опустошен, выжат досуха. От чувств, испытанных недавно, не осталось и следа, горделивое упоение сменилось безмерной усталостью, за которой, словно прилив, неотвратимо накатывало отчаяние.

— Почему, Господи? — шевельнулись его спекшиеся губы. — Почему так случилось? Что я сделал не правильно?

Остывая, потрескивал муфель, храпел Ренье, и мыши чуть слышно скребли под половицей. Но Андреас не слышал этого, он застыл в ожидании ответа. Потом до него донеслось, будто издалека: иди к тому, кто всегда поддерживал тебя, он объяснит и поможет…

Андреас вытянул руку и нащупал в темноте брошенный пикардийцем плащ. Машинально он набросил его на плечи и, шатаясь, поплелся к двери. Сознание его тускнело, рассудок цепенел. Единственная мысль еще теплилась в нем: прочь отсюда, идти… Ни о чем более не думая, Андреас направился к учителю.

Он сам не мог сказать, как случилось, что никто не остановил его; как удалось ему миновать епископские покои и выйти из дворца; как он прошел по городу и не был задержан стражей.

Один раз глаза философа различили свет факелов: он принял их за призрачные огни и потянулся следом, как завороженный. Но они вдруг исчезли, оставив его в душной темноте улицы, и от внезапного головокружения он едва не лишился чувств. Густой воздух облепил город, как мокрая горячая вата, и люди стонали во сне, оттого что им трудно было дышать.

Андреас вдруг забыл, куда он идет, и стал оглядываться с рассеянным любопытством. Перед ним была церковь святых Иоаннов: острый, как игла, шпиль колокольной башни гордо возвышался над кварталом. Вокруг церкви теснились особняки членов Большого совета Мехелена — мрачные каменные строения в два и три этажа, украшенные гербами именитых родов.